|
Глава 4. Жизнь в городке.
Возвращение с дежурства.
Итак, как говорится, все хорошее когда-нибудь заканчивается. 6 августа 1971 года закончилось и мое первое дежурство, длившееся, как я уже говорил, более месяца. В этот день на построении по поводу зачитки приказа о заступлении на боевое дежурство я впервые стоял в строю сдающих дежурство. На этом построении я впервые увидел командира нашей батареи майора Гребенюка – до этого он был не то в отпуске, не то где-то на учебе. Внешне он показался не таким страшным, как мне его описывали старослужащие, говорившие о его буйном нраве. Нормальный офицер, небольшого роста, весь такой округлый, с красноватым лицом, выдававшим его пристрастия. Единственно, что бросилось в глаза – его некоторая суетливость в движениях. Все за глаза звали его «Хвостярой». В начале я не мог понять, почему его так называют, позже выяснилось, что лишь весной этого года он сменил свою фамилию, взяв фамилию жены, а до того он был майором Хвистиком – отсюда и его прозвище. В дальнейшем, правда, подтвердились как предупреждения о его характере, так и меткость прозвища. Не скажу, что он допускал грубое рукоприкладство, однако, оплеухи раздавал часто, особенно когда был с похмелья, не говоря уж разносах, устаивавшихся личному составу и офицерам почти по любому поводу. Манерой поведения он очень напоминал командира дивизиона подполковника Фокина, только был более суетлив и несдержан, а перед вышестоящими командирами он терялся как провинившийся школяр. Вообще, за время моей службы у меня сложилось впечатление, что батареей в реальности командовал капитан Швидкий – он практически решал все вопросы, а майор Гребенюк ставил только свои подписи на документах. Кстати, майором он был не долго. Весной 1972 года во время одной из ночных тревог он находился где-то вне расположения части, как говорили, не то на очередной пьянке, не то у «дамы сердца», а, может, и то и другое вместе. Тем не менее, услышав сирену – ее было слышно далеко за пределами части, рванул на дивизион, поймав где-то гражданский ЗИЛ. К тому моменту, как он подъезжал к дивизиону, автомобили с поддежуривающими взводами уже проехали на дивизион, однако, дежурный по КПП ефрейтор Карелин, увидев мчащуюся по бетонке машину, решил, что кто-то отстал от колонны и пошел открывать ворота. Надо сказать, что до этого случая КПП дивизиона в целях маскировки у нас не освещалось, водитель ЗИЛа заметил ворота в последний момент и даже не успел затормозить. Машина врезалась в ворота, снесла их с петель и, подмяв под них дежурного, протащила их около ста метров. Не знаю, по какой причине «скорая» не была вызвана на место происшествия, возможно, опять-таки из соображений секретности. Карелина на тягаче привезли в санчасть, где он прожил еще несколько часов, прежде чем приехавшая «скорая» констатировала его смерть. Скажу честно, эта смерть произвела на всех нас очень тяжелое впечатление. Ефрейтору Карелину оставалось прослужить чуть больше полугода, из своего призыва он отличался начитанностью и был, пожалуй, самым интересным собеседником. Он был родом из Москвы, из интеллигентной семьи, его отец был генералом, но об этом мы узнали только на прощании с телом. Для его родителей это было полной трагедией – он был единственным и весьма поздним ребенком. Этим делом, насколько я помню, занималась военная прокуратура, однако, состава преступления со стороны майора Гребенюка выявлено не было. Летом в клубе состоялся суд офицерской чести, на котором было принято решение о понижении его в звании – так он стал капитаном, тем не менее, остался на должности командира батареи.
Однако вернемся к возвращению в городок. Поскольку мы сдали свое дежурство без замечаний, то сразу после зачитки приказа, забрав оружие, строем направились в городок. Прибыв в казарму, сдали карабины и противогазы в оружейную комнату после чего занялись распределением мест на койках. В казарме было четыре ряда коек – формально один ряд для взвода, однако, поскольку старослужащие всегда занимали лучшие места, располагавшиеся вдали от входной двери, то обычно мест для всего взвода в одном ряду не хватало, поэтому правило «один взвод – один ряд» чаще всего не выполнялось. Пришедшие с дежурства занимали койки, освободившиеся от ушедшей смены. В случае, если с дежурства приходил взвод старослужащих, то эта процедура дополнялась переселением воинов «незаконно» занимавших лучшие места. Это было, пожалуй, единственным явным проявлением дедовщины во время моей службы.
Почти сразу по завершении формальностей с размещением настало время обеда. В отличие от дежурства, приему пищи предшествовало обязательное построение, в ходе которого дежурный офицер по подразделению проверял наличие и внешний вид личного состава. После этого подразделение повзводно, строем, направлялось в столовую. Вне строя могли идти только больные, обычно же, сразу после построения в столовую уходили старослужащие, однако, если в столовой или рядом с ней был кто-то из командования части или дежурный по части, то и они шли в общем строю. Позже, когда полком стал фактически командовать подполковник Иванов (сослуживцы, прочитав начало моих воспоминаний, поправили меня: формально командиром полка после ухода подполковника Короткова был подполковник Островский, но он, как я помню, практически не проявлял себя как командир), было добавлено требование идти в столовую с песней. Поскольку все казармы располагались в непосредственной близости от столовой, то прежде, чем в нее зайти, все подразделения делали круг по городку – до тех пор, пока песня не будет допета.
После обеда наша батарея согласно графику должна была идти в баню. График помывки был довольно жесткий: каждому взводу отводилось по полчаса, за соблюдение графика отвечали старшина и дежурный офицер подразделения. Сразу после подъема в баню шли заступающие дежурные подразделения – РТЦ, первой, а затем – второй батарей. После развода наступала очередь личного состава РТЦ, не занятого на дежурстве, хозяйственного и автовзводов. После обеда наступала очередь сменившихся с дежурства военнослужащих РТЦ, за ними – основной состав батарей и ППР. Вечером, после ужина, в баню шли воины, сменившиеся с суточного наряда. Каждый взвод шел в баню строем в строго определенное время, только личный состав ППР привозили на машине или автобусом. Личный состав подразделений, свободный от банных процедур, занимался согласно плану занятий.
Вечером, после ужина, пришедшие с дежурства в обязательном порядке чистили личное оружие. Старослужащие и сержанты обычно передоверяли эту работу молодым солдатам, но при этом контролировали весь процесс чистки.
В этот день меня ждало, можно сказать, и не очень приятное известие – меня назначили в кухонный наряд, заступавший в субботу. Позже я узнал, что это у нас на дивизионе электрики взводов, при нахождении в городке, постоянно ходят в наряды – по всей видимости, считалось, может и обоснованно, что на дежурстве у нас очень легкая служба. Основным видом нарядов для нас, электриков, был наряд по кухне, причем, чаще всего – в посудомойке. Если по графику нарядов на кухню у подразделения не было, то нас назначали дневальными. В караул электриков почему-то почти не назначали. С одной стороны, было, конечно, довольно тяжело через день ходить в наряды, но зато время в городке шло быстро. Лишь на втором году службы электрикам позволялось самим выбирать для себя подходящий вид наряда, а позже, отслужив полтора года, и вообще решать, идти в наряд или нет. Однако, даже став «дедом», придя в городок, я предпочитал записаться в какой-либо наряд, поскольку это освобождало от повседневных занятий.
Уже в первые дни своего пребывания в городке мне удалось выяснить судьбу своих сослуживцев по карантину, с которыми не встречался на дежурстве. Большинство из них попало в те подразделения, которые были объявлены им после беседы с командиром части, однако, были и исключения. Так, например, Пономарев, которого должны были назначить в стартовый расчет нашей батареи, оказался в столовой на должности повара. Во время карантина он был у нас просто легендарной личностью – из-за постоянного невыполнения требований сержантов он, пожалуй, единственный, кто буквально не вылезал из нарядов. Его назначали во все без исключения кухонные наряды, которые по плану обеспечивались личным составом карантина. Возможно, именно это и стало причиной того, что шеф-повар солдатской столовой сержант Алимов выбрал именно его, а не Джураева, которому прочили это место. Джураев до армии работал поваром в ресторане, по-моему, в Самарканде. Тем не менее, вместо кухни он попал в стартовый расчет. Пономарев был родом из Москвы и до армии два года отработал сантехником и, по его словам, дома не мог приготовить даже яичницы. К слову сказать, в конце службы Пономарев стал лауреатом окружного конкурса поваров, проходившего весной 1973 года.
Вторым человеком, чья судьба так и не была решена до моего ухода на дежурство, был Байдингер. Он был немец по национальности и призван из Казахстана. Как я писал выше, в нашем призыве было довольно много немцев, но с ним был, что называется, особый случай. Дело в том, что его семья эмигрировала в СССР из ГДР, по-моему, в середине 60-х годов, кроме того, у него было много родственников, проживавших в ФРГ. Все время, что мы были в карантине, командование части выясняло, каким образом он попал в наш полк. Особенно этим интересовался особый отдел. По-видимости, особисты считали его биографию не достаточно чистой, чтобы он мог служить в столь секретной по тем временам части. После того, как командованию не удалось перевести его служить в другую часть, было принято решение оставить его служить в городке, благо у него была подходящая специальность киномеханика. После этого, как мне рассказали, со всеми были проведены индивидуальные беседы о недопустимости обсуждения в присутствии Байдингера вопросов боевой работы. На втором году службы не то из-за снижения режима секретности, не то из-за того, что ему все же стали доверять, он несколько раз приезжал с кинопередвижкой и на дивизион и на РТЦ показывать фильмы, а мы, в свою очередь, показали ему и ракеты, и бункера. На мой взгляд, назначение его на должность киномеханика было очень правильным – позже, не смотря на то, что русским языком он владел довольно слабо, хотя и окончил русскую школу, ему удавалось привозить в полк самые новые фильмы, в том числе и иностранные, что, по словам старослужащих, до этого почти не случалось.
Еще одним немцем, получившим назначение на службу в городке, был Цитцер. У него было среднее медицинское образование, и до армии он успел поработать фельдшером. С самого начала ему прочили соответствующую должность в полковой санчасти. Остальные немцы, видимо, были более «благонадежны» и служили в боевых подразделениях.
Неделя в городке пролетела незаметно, хотя и хорошо мне запомнилась. За это время я дважды сходил в наряд на кухню и один раз – дневальным. В это время на дежурстве был первый взвод, состоявший из воинов нашего призыва, электриком взвода был Васильев, переведенный туда после того, как меня назначили электриком пятого взвода. Сейчас уже не помню, чем он в тот раз провинился, но после первой же недели он был отстранен от дежурств на месяц и в пятницу я вновь заступил на дежурство.
Несколько отвлекаясь от общего описания, хотелось бы заметить, что в начале моей службы все сверхсрочники в нашем полку носили обычные воинские звания, в основном это были сержанты, старшие сержанты и старшины с добавлением уточнения «сверхсрочной службы». Правда, у нас был и один ефрейтор сверхсрочной службы. От обычных военнослужащих сверхсрочников отличало то, что лычки на погонах у них были красного цвета, в то время как у срочников – желтого. В начале 1972 года, после введения нового воинского звания «прапорщик», всех их стали по очереди отправлять на курсы, по окончании которых им присваивалось новое звание – прапорщик. Уже к лету 1972 года у нас в части остался только один младший сержант сверхсрочной службы – он по какой-то причине отказался от прохождения курсов. До окончания моей службы он так и ходил с красными лычками, вызывая на строевых смотрах явное неудовольствие со стороны подполковника Иванова.
Если же оценивать жизнь в городке в целом, то можно сказать, что она кардинально отличалась от жизни на дежурных взводах. Во-первых, более строгим соблюдением, как распорядка дня, так и требований Уставов. Последние исполнялись, конечно, не в такой степени, как это было в карантине, но в большей, нежели на дежурстве. Во-вторых, большим разнообразием, хотя, формально, не должна была отличаться. Основное время отводилось, конечно, плановым занятиям, которые в большинстве своем проводились в полном объеме согласно расписанию. Наряды в городке также отличались разнообразием, если не брать в расчет те наряды, в которые назначали в качестве наказания. Что же касается свободного времени, то, хотя, по сравнению с дежурством, его было меньше, возможностей его проведения было больше. Конечно, возможности выбора, как наряда, так и проведения свободного времени, в немалой степени зависели от срока службы – у молодых солдат особого выбора не было. Ниже я постараюсь более подробно описать все основные моменты жизни в городке, начиная с нарядов.
Наряды.
Наряды, как и везде в армии, подразделялись на суточные и дневные. Еще были и ночные наряды, но они касались, в основном, телефонистов и водителей. В наряд, чаще всего в суточный, могли назначать как по очереди, так и вне очереди – за какие-либо провинности. Хотя понятие «очереди» было весьма условно, например, описанное выше постоянное назначение электриков взводов в наряд на кухню – все они были очередные. Кроме того, были еще и наряды на работы, которые, в свою очередь, тоже подразделялись на внеочередные – на них назначали в принудительном порядке, например, чистить после отбоя туалет, а также на те, на которые назначали в добровольном порядке – о последних я расскажу позже отдельно.
Порядок несения суточных и дневных нарядов личным составом подразделений определялся соответствующим полковым графиком заступления в наряд, составлявшимся в штабе полка на каждый месяц и утверждавшимся командиром полка или одним из его заместителей. График содержал перечень всех нарядов и подразделения, обеспечивающие их несение, а также фамилии офицеров, заступавших дежурить по полку, по дивизиону и оперативным дежурным на каждый день месяца. Обычно несение всего суточного наряда обеспечивалось одним подразделением, исключением являлись ППР и хозвзвод в период демобилизации. Утвержденный график передавался во все подразделения за две недели до начала месяца. Изменения в него вносились только в самом крайнем случае, например, при заболевании кого-то из офицеров.
На основе полкового графика внутри подразделений составлялись свои графики, детализированные до уровня взводов (групп), которые обязательно согласовывались с графиком заступлений на боевое дежурство. Деление на взвода в этом случае было весьма условно – определяющим было то, от какого взвода назначался начальник караула или соответствующий дежурный. Эти графики утверждались командирами подразделений. Однако, повзводный график нарядов, в отличие от полкового, мог произвольно меняться в зависимости от наличия свободного личного состава и количества объявленных внеочередных нарядов. К суточным нарядам относились караул, кухонный наряд, дежурства по подразделению (дневальство) и по штабу. Из них в качестве наказания военнослужащего могли назначить только на кухню или дневальным. К дневным нарядам – наряд в офицерскую столовую (назначали обычно на всю неделю) и банный наряд (назначался на три дня – с пятницы по воскресенье), летом к ним добавлялся дежурный по купальне. Из дневных нарядов «штрафников» назначали только в баню.
За день до заступления в наряд каждое подразделение передавало в штаб полка поименные списки, на основе которых составлялся соответствующий приказ. В день заступления в суточный наряд, заступающему личному составу разрешалось после обеда отдыхать до 17:00, но только в случае, если, по мнению командиров, они достаточно подготовились к несению службы, т.е. выучили свои обязанности и привели в порядок форму.
Суточный наряд всегда начинался с развода. На развод все заступающие в наряд строились на плацу к 18:00. На правом фланге стоял заступающий оперативный дежурный по полку, левее его – дежурный по штабу и посыльный, далее – караул – в соответствии с постами и сменами. После него – ответственные офицеры по подразделениям, потом – дежурные и дневальные подразделений, дежурные по связи, КПП и автопарку. Замыкали строй кухонный наряд и, в редких случаях, патруль. Разводом командовал заступающий дежурный по части, принимал развод ответственный по полку, назначавшийся из заместителей командира полка. Обычно в ходе развода у заступавших в наряд, особенно, у караульных, дежурных и дневальных проверялся внешний вид и знание ими своих обязанностей. Бывали случаи, правда, крайне редкие, когда из-за недостаточного знания своих обязанностей или положений Устава происходила замена кого-либо из назначенных в наряд. Отстраненным от наряда, обычно это были солдаты, что называется, можно было только посочувствовать – они после этого обычно назначались только на кухню, поскольку у кухонного наряда обязанностей не спрашивали. При мне один раз был отстранен один из молодых офицеров РТЦ, заступавший оперативным дежурным по полку, но как его наказали – не знаю. После развода все наряды расходились по местам несения службы. Дневные и ночные наряды в разводе никогда не участвовали, но и они были внесены в приказ, зачитывавшийся на разводе.
Караул.
Наряд в караул у нас в полку считался почетной обязанностью – в него назначали только тех, кто хорошо знал Устав караульной службы, и у кого не было непогашенных взысканий. Может, именно поэтому за все время службы я был в карауле всего четыре раза – как я уже писал ранее, командир дивизиона подполковник Фокин не скупился в объявлении мне различных взысканий. Обычно в караул назначали порасчетно – один расчет на первый пост, второй – на второй, начальником караула заступал обычно замкомвзвода или командир отделения, лишь в редких случаях – прапорщики и командиры взводов.
Подготовка к караулу включала в себя обязательное повторение Устава, приведение в порядок формы, даже в случае заступления на второй пост в зимнее время, когда, казалось бы, под шинелью и тулупом никто формы и не увидит. Для караульных первого поста всегда выдавалась парадная форма. Перед выходом на развод дежурный офицер по подразделению или кто-то из командиров в обязательном порядке еще раз проверял внешний вид заступающих в караул и знание ими положений Устава.
Не смотря на строгий отбор личного состава, заступавшего в караул, иногда все же случались происшествия, как на разводе, так и во время несения службы. Если первые из них чаще всего заключались в том, что кто-то из воинов, по мнению командующего разводом, был недостаточно подготовлен к несению службы: не мог внятно ответить на вопросы по Уставу, либо были проблемы с формой. Лишь один раз на разводе случилось настоящее чрезвычайное происшествие – прапорщик, по-моему, из хозвзвода, назначенный начальником караула, был настолько пьян, что не смог даже доложить по форме командующему разводом. Сам я не был свидетелем этого – был на дежурстве, но это происшествие еще долго обсуждалось у нас в полку, какие были в тот раз приняты меры, к сожалению, не помню.
Что же касается происшествий во время несения службы караулом, то и их хватало. Конечно, информацию о большинстве из них старались, по возможности, не доводить до командования. Не буду говорить о случайных выстрелах на посту или при разряжении оружия – это случается во всех частях. Хорошо, что ни разу при этом у нас в полку никто не пострадал, тем не менее, скрыть их, естественно, было невозможно. Одно происшествие также сразу стало известно командованию, поскольку одним из его участников был заместитель командира полка подполковник Иванов, бывший в тот день ответственным по полку. Вначале надо напомнить, что в караульное помещение у нас было совмещено с гауптвахтой – в нем имелась пара камер, в которых иногда отбывали наказание провинившиеся военнослужащие. По правилам, камеры, в которых находятся арестованные, должны быть постоянно закрыты, их разрешалось открывать только если кому-то из наказанных надо было справить естественные надобности, либо для передачи им в камеру пищи. Все это произошло во время несения караула личным составом второй батареи, караул состоял из «черпаков», на «губе» сидели двое ребят из хозвзвода с того же призыва. Был вечер воскресного дня – в это время, обычно, никто из проверяющих в караул уже не заходил. Начальник караула повел на посты очередную смену. В этот момент в дверь караулки позвонили, один из воинов бодрствующей смены пошел открывать дверь, считая, видимо, что возвращается начальник караула со сменой, и даже не удостоверившись в этом. Каково же было его удивление, когда он увидел на пороге подполковника Иванова! Удивлению последнего также не было границ: бодрствующая смена караула вместе с отбывающими наказание посреди караулки играла в карты, да еще и на деньги – на кону, по словам участников, было уже более 10 рублей – в то время большие деньги! Банк был конфискован, игроки-караульные вместе с начальником караула, после смены с наряда были сами отправлены на гауптвахту, причем, на 45 километр Калужского шоссе (о ней я упоминал ранее при описании городка – см. Глава 2). Именно после этого происшествия была введена практика отбывания наказания на той гауптвахте.
Хочется остановиться еще на двух происшествиях, случившихся во время несения службы караулом, информация о которых так и не дошла до командования, но в которых я принимал непосредственное участие. Первое из них произошло, по-моему, в январе 1972 года. Зима стояла снежная и холодная. В тот раз я входил в состав караула и должен был нести службу на втором посту, охраняя склады. Караульные второго поста выходили на пост в валенках и овчинном, до пят, тулупе. Часа в два ночи настало время моего заступления на пост. Начальник караула вывел меня и караульного первого поста из караулки, быстро дойдя до штаба, мы сменили часового на первом посту и направились на второй. Обойдя всю территорию второго поста, мы так и не увидели часового. Решили, что он не заметил нас – местами там не было освещения – и продолжает свое движение в том же направлении, что и мы. Обойдя весь пост в обратном направлении, мы опять-таки не нашли его. Начальника караула уже стал пробивать мандраж. Решили еще раз обойти весь пост, внимательно осматривая его окрестности. Проходя по дороге, в одном месте увидели глубокую борозду в сугробе, уходящую через кювет вглубь территории. На всякий случай решили пройти по ней, метрах в двадцати увидели лежащее тело в тулупе. Первая мысль была: парню стало плохо! Реальность оказалась значительно прозаичнее – рядовой Бахтияров, укрывшись капюшоном, спал мертвецким сном. Растолкать его стоило больших трудов. Самое интересное, он даже не помнил, как он там оказался. Похоже, заснул на ходу, и на «автопилоте» зарулил в сугроб. После этого еще минут двадцать искали в глубоком снегу карабин – он его по пути выронил. К счастью, все закончилось благополучно, воин даже не простудился, правда, после этого до конца моей службы не вылезал из нарядов по кухне.
Второй случай произошел осенью того же, 1972 года. Глубокой ночью дежурный по батарее вместе с дневальным стали будить личный состав, свободный от наряда, в основном, старослужащих, причем, не включая в казарме света, и буквально прося потихоньку одеться и выйти в коридор. Когда мы там собрались, нам объяснили, что в карауле, где были ребята нашей батареи, произошло ЧП – воин где-то потерял обойму с патронами, видно, выпала из расстегнутого подсумка. Обнаружилось это при разряжении оружия. Поиски силами караула результатов не дали, тогда начальник караула позвонил на батарею и попросил помощи (хорошо, что на узле связи сидел нормальный парень – не заложил). Нам предстояло скрытно, чтобы никто не заметил, пробраться на территорию второго поста и буквально на ощупь обыскать окрестности. Операция заняла, по-моему, около часа. Обойма была найдена в густой траве за углом вещевого склада и вручена часовому, который тотчас же дал условный сигнал начальнику караула. Мы так же скрытно проследовали в расположение. На наше счастье, все эти перемещения не были никем замечены. Поскольку виновник этого происшествия был без пяти минут «дедушка», особого наказания ему не последовало, а через некоторое время его родители прислали большую посылку, которая была честно поделена среди участников «операции».
Кухонный наряд.
Наряд на кухню – это, наверно, единственный вид наряда, через который, хотя бы раз, но прошел любой, служивший в армии. Возможно, и писать о нем особо не имело бы смысла, тем не менее, в целях полноты воспоминаний, остановлюсь и на нем – вполне возможно, что в других полках что-то было организовано иначе.
Кухонный наряд в нашем полку состоял из дежурного по кухне, обычно назначавшегося из сержантов, но бывали случаи, когда дежурным назначали кого-то из младших офицеров подразделения или прапорщика. В последнем случае он мог быть даже из другого подразделения. Кроме дежурного в состав наряда входило шесть человек, которые попарно делились на посудомойщиков (у нас это называлось «дискотекой») – туда направлялись либо самые молодые, либо в качестве наказания; обслуживающих варочный зал и официантов (т.н. верхний зал). Последнее место несения наряда было самым привилегированным, и эти обязанности выполняли обычно старослужащие, а иногда и сержанты, особенно в период демобилизации. Бывали случаи, когда в состав кухонного наряда включались воины из другого подразделения – это считалось самым строгим наказанием, поскольку, даже при прочих равных условиях, например, в смысле продолжительности службы, они могли претендовать в лучшем случае на место в варочном цехе.
Перед заступлением на службу весь личный состав наряда, за исключением дежурного и официантов получали у каптерщика робу и резиновые сапоги. Роба была практически всегда грязная и вонючая. Лишь после прихода старшиной в батарею прапорщика Трушанина он смог организовать ее периодическую стирку. Далее, перед началом развода, весь личный состав кухонного наряда в обязательном порядке шел в санчасть, где врач, а чаще всего Цитцер, внимательно осматривали руки каждого на предмет отсутствия повреждений на коже, а главное – кожных заболеваний. Одновременно каждый спрашивался на предмет отсутствия болей в животе и жидкого стула. Любая воспаленная рана на руках могла быть причиной, по которой медики требовали замены назначенного в кухонный наряд, чем иногда кое-кто и пользовался. Кстати, когда после окончания института я попал на сборы в город Гусев Калининградской области, такой проверки перед нарядом там не было. Как результат, в городке, а там было несколько воинских частей, питавшихся в одной столовой, несколько человек было госпитализировано с дизентерией. Позже выяснилось, что разносчиком заразы был один воин из кухонного наряда. Тогда весь личный состав городка подвергся унизительной, на наш взгляд, проверке на дизентерию. К счастью, никто из проходивших сборы, не заболел, но две недели мы питались на улице из полевой кухни.
Но вернемся к описанию кухонного наряда. По прибытии на место службы после развода личный состав наряда осуществлял приемку помещений и оборудования у предыдущего наряда. Все помещения, оборудование, а особенно посуда, должны были быть чистыми. Особенно внимательно проверялось котловое оборудование, посуда и термосы: не должно было быть остатков пищи и жира. Поскольку посуда после мытья не протиралась, на ней часто оставался тонкий слой жира, ощутить который можно было только на ощупь. Поэтому работники посудомойки обычно проверяли буквально каждую тарелку и ложку, одновременно считая их количество. Все недостатки докладывались дежурному, который записывал их в акт приемки дежурства. Бывали случаи, когда предыдущий наряд был вынужден перемывать всю посуду, даже если обнаруживалось всего несколько жирных тарелок или ложек – все зависело от того, кто был в заступающем и сменяющемся наряде. При недостаче посуды предыдущий наряд должен был ее разыскать, исключение делалось лишь в случае, если представлялись, например, вещественные доказательства ее порчи – для этого случая почти все знали, где в городке можно найти битые тарелки или сломанные ложки. В этом случае делалась соответствующая запись в акте приемки, а обломки возвращались на свое место – до следующего раза. Хуже, если пропадали кастрюли или сковороды, а такое иногда бывало – тогда сменяемый наряд буквально прочесывал территорию городка, а особенно казармы. Обычно все же вспоминали, кто из «стариков» вечером жарил картошку, и просили их вернуть инвентарь.
По окончании приемки, а иногда, если предыдущий наряд не мог сразу сдать смену, и до ее окончания, новый наряд шел на продуктовый склад получать продукты – их выдавали сразу на сутки. Обычно это входило в обязанность работников варочного зала, но иногда им в помощь давали и посудомойщиков. Далее начиналась работа.
Самый тяжелый участок был на посудомойке. Пока шло приготовление пищи, необходимо было постоянно мыть поварской инвентарь, но это были мелочи по сравнению с тем, что начиналось после окончания приема пищи. Хотя, надо отметить, что поскольку в нашем полку прием пищи происходил только в одну смену, задача эта была не настолько сложной – надо было всего лишь помыть порядка 400 комплектов посуды. Основной проблемой являлось получение горячей воды. Чаще всего в столовую она просто не поступала, особенно в банные дни, а если и поступала, то ее температуры не хватало для мытья посуды. На этот случай в варочном отделении стоял «Титан», обеспечивавший столовую кипятком, который, правда, вытекал из него тоненькой струйкой и для того, чтобы набрать, например, 50-литровый бак, а именно столько кипятка уходило для заполнения ванн в посудомойке, надо было ждать около часа. При этом горячая вода была нужна и в варочном отделении, в связи с чем, из-за горячей воды иногда происходили настоящие баталии. Посуда у нас мылась вручную, впервые посудомоечную машину я увидел на полигоне, но об этом позже. Для мытья посуды у нас были установлены три ванны – в первую насыпали стиральный порошок и там проводили первичное мытье посуды, после чего посуду перекладывали во вторую ванну, где смывали мыльный раствор, а затем – в третью – для окончательного ополаскивания. Сейчас уже не помню, по чьему совету, находясь в наряде в посудомойке, во вторую ванну я засыпал горчичный порошок – в результате на посуде не оставалось жирных следов, однако, далеко не все знали эту хитрость. Перед началом мытья из посуды надо было удалить остатки пищи – для них был предназначен специальный бак, который потом выносили во двор, где помои вываливали в большую бочку, а она, в свою очередь, отвозилась вечером на свинарник. Наибольшую сложность нам доставляли термосы – их привозили с засохшими остатками пищи и отмыть их, особенно по углам, было очень трудно. При мытье посуды, а особенно термосов, очень большая часть воды расплескивалась по полу, в результате чего он становился скользким как каток. Поэтому время от времени надо было еще мыть и пол. Воздух в посудомойке напоминал парную, но был сдобрен еще вонью от помоев. По окончании процесса руки становились красными и опухали. Тем не менее, на этом работа не заканчивалась – необходимо было идти в варочный цех помогать чистить картошку – это обычно делалось после ужина, хотя иногда и после завтрака – все зависело от меню. После обеда посудомойщиков к сторонним работам не привлекали, они должны были подготовить посуду к сдаче, навести порядок в посудомойке и убрать территорию вокруг столовой.
Основной обязанностью наряда в варочном зале было поддержание порядка, чистка овощей, помощь поварам в приготовления пищи и мытье котлов по ее завершении. По сравнению с посудомойкой, нагрузка здесь была несколько меньше, но работа требовала определенной сноровки – здесь чаще случались травмы – в основном ожоги и порезы. Кроме того, эта часть наряда чаще всего подвергалась различным приколам со стороны поваров – самый известный из них – продувание макарон. Перед началом приготовления пищи надо было почистить и помыть овощи, промыть крупы, мясо, рыбу и сухофрукты. Больше всего времени уходило на чистку картофеля – его обычно выдавали 200 – 250 килограммов и лишь иногда меньше. Для чистки картофеля имелась специальная картофелечистка, действовавшая по принципу центрифуги, однако, после нее все равно надо было еще дочищать те места, которые остались неочищенными, особенно «глазки». Я до сих пор помню любимое выражение сержанта Алимова: «Люблю смотреть на картошку, но не люблю, когда она смотрит на меня!». Довольно часто картофелечистка ломалась, в этом случае объявлялся аврал и на помощь кухонному наряду вызывали человек десять из дежурного подразделения и всю картошку чистили вручную. В процессе приготовления пищи наряд варочного зала обычно выполнял указания поваров – подать, принести, убрать, а также мыл полы в варочном зале, поскольку они в процессе готовки покрывались слоем жира. По окончании приготовления пищи наряд помогал поварам на раздаче, а также грузил на «самолет» термосы. В термосах приготовленная пища развозилась в караул, на дежурные подразделения дивизиона и РТЦ, и на ППР. Для офицеров дежурных подразделений пища готовилась отдельно и загружалась в специальные маленькие термосы. По окончании раздачи надо было отмыть все котлы и другой неперемещаемый инвентарь, более мелкий инвентарь передавался для мытья в посудомойку. Кроме этого требовалось навести порядок и помыть полы во всех помещениях, кроме верхнего зала, хлеборезки и посудомойки.
Несение наряда в верхнем зале было самым легким, поэтому при прочих равных условиях, за это место всегда шла борьба. В отличие от других участников наряда, официанты по прибытии в столовую получали белые кители, которые одевались поверх формы. Основной обязанностью этой части наряда было поддержание чистоты и порядка в помещении, а также перед входом в столовую, подготовка помещения к приему пищи личным составом и его уборка по окончанию приема пищи. Кроме того, официанты отвечали за разгрузку хлебовоза. К другим работам по кухне они обычно не привлекались. Подготовка к приему пищи заключалась в сервировке столов, этой работой руководил непосредственно дежурный по кухне – он указывал, сколько человек в каждом подразделении будет принимать пищу согласно расходу, и по сколько человек будет сидеть за каждым столом. В соответствии с этим на столах расставлялась посуда. У нас в полку каждый стол был закреплен за определенным подразделением, за каждым из них помещалось двенадцать человек. Бачки с пищей (с супом или гарниром), а также салаты, если таковые имелись, выдавались поварами строго по числу столов и по количеству едоков за ними. Мясо (чаще, правда, сало) или рыба расставлялись по столам в мисках, хлеб и масло – на тарелках, компот – в кружках – строго по числу едоков. Дальнейшее распределение пищи за столом производили уже сами военнослужащие. По окончании приема пищи посуду на посудомойку обычно относили сами военнослужащие, официантам оставалось только протереть столы, а затем помыть пол в помещении. На этом их работа заканчивалась.
Основной состав наряда, за исключением официантов, после ужина заканчивал работу обычно к полуночи, а к шести часам утра должен был быть уже на месте. К этому времени дежурный повар уже во всю работал – его смена начиналась в пять утра. К слову сказать, повара у нас готовили весьма не плохо – могу судить об этом, сравнивая с другими частями, где мне удалось побывать как во время службы, так и позже, на военных сборах. Особенно они нас радовали по праздникам – в эти дни у нас всегда была свежая выпечка (пирожки или булочки), а мясная подлива заменялась котлетами, зразами, а то и отбивными. Сейчас, по прошествии лет, я понимаю, скольких трудов стоило поварам приготовить на весь личный состав эти кулинарные изыски.
Наряд по подразделению.
Об этом наряде, наверно, даже не стоило бы писать, поскольку все о нем все знают – те, кто служил – из собственного опыта, не служившие – из рассказов и фильмов. Тем не менее, позволю себе все же остановиться на некоторых особенностях его несения в нашем подразделении. Как я уже писал ранее, главной особенностью у нас было то, что в нашей казарме находился и штаб дивизиона. Это предопределяло все. Во-первых, дневальный, стоявший у тумбочки, практически не мог оттуда отлучиться. Даже в ночное время в казарму зачастую захаживал кто-либо из командования дивизиона, особенно, если он находился в наряде или был ответственным по полку. Чаще всего по ночам приходил начальник штаба дивизиона майор Кожан, причем, даже если он и не был в наряде. Так что его внезапные проверки несения службы касались не только дежурных взводов, но и внутренних нарядов подразделений дивизиона. Бывали, конечно, и случаи ночных посещений со стороны командования батареи, но они не доставляли нам столько неприятностей – чаще всего это происходило перед объявлением тревоги. Во-вторых, дневальным необходимо было поддерживать идеальную чистоту и порядок в казарме, поскольку, главный «чистюля», как мы его иногда называли, командир дивизиона подполковник Фокин, мог придраться к любой мелочи – о его пристрастиях я уже писал ранее. Практически любое его посещение спального помещения заканчивалось для наряда многочасовой работой – после его ухода казарма напоминала поле боя: перевернутые тумбочки, разбросанные постели и шинели. На наше счастье, такие «проверки» не были ежедневными. Днем, когда все командование убывало на дивизион, можно было расслабиться и то, лишь в том случае, если приходило подтверждение о том, что все офицеры находятся на дивизионе. В противном случае, свободной смене дневальных было необходимо хотя бы внешне показывать свою занятость. В этом отношении бойцам из второй батареи было легче – командование дивизиона посещало их значительно реже, хотя их казарма находилась прямо напротив нашей.
Главными инструментами для наряда были тряпка, швабра и «машка», она же «мари-ванна». Последнее устройство было гениальным изобретением ранее служивших, представлявшее собой деревянный ящик, внутрь которого было положено четыре кирпича, снизу к нему были привинчены четыре щетки, а сбоку – длинная деревянная ручка. Устройство предназначалось для натирки мастикой полов в спальном помещении. После протирки устройством пола, он просто блестел! Правда, время от времени приходилось вычищать грязь, забивавшую щетки, а то и менять сами щетки, но производительность это устройство повышало значительно. При этом еще и улучшало физическую форму бойца, работавшего с ним. Кроме этого, наряд должен был постоянно следить за чистотой вокруг казармы – зимой, в снегопад, один человек постоянно расчищал снег – не дай Бог, если подполковник Фокин, подходя к казарме, увидит хотя бы пятисантиметровый слой снега! При этом дороги в городке расчищались только в дневное время и то по мере возможности. Еще с такой же тщательностью расчищался плац, но за него отвечал наряд РТЦ.
Если же говорить в целом, то наряд по подразделению воспринимался у нас как неотъемлемая часть службы, а не как наказание, хотя иногда он таковым и являлся. Не скажу, что несение наряда было легким, особенно в первый год службы, совместно со старослужащими, однако, явного помыкательства с их стороны в наряде не было. Конечно, самой неприятной работой в этом наряде была чистка туалетов, но для этого почти всегда находились наказанные из числа молодых бойцов, не входивших в наряд. Кстати, практика чистки туалета с использованием лезвия или зубной щетки, как дополнение к наказанию, появилась у нас, по-моему, только на втором году моей службы, после прихода молодых сержантов из «учебки».
Наряд в офицерскую столовую.
Наряд в офицерскую столовую, она же солдатская чайная, относился к дневным нарядам и официально назывался «официант офицерской столовой». Кстати, названия «чипок», столь распространенного сейчас, во время моей службы не было, мы чаще именовали ее «стекляшкой», поскольку две стены обеденного зала были сплошь стеклянные. В этот наряд назначали одного человека, обычно, сроком на неделю – с субботы по пятницу, причем, никогда – в качестве наказания. Служба в этом наряде начиналась в 7 утра, т.е. почти сразу после подъема и заканчивалась не позже 10 часов вечера. Исключения бывали лишь в случае, если в помещении офицерской столовой проводили какое-либо мероприятие – свадьбу или день рождения, но это бывало крайне редко. Основными обязанностями в этом наряде были: уборка и мытье посуды, поддержание чистоты в помещениях, а также помощь при получении продуктов. Продукты для офицерской столовой выдавались в основном со склада части один-два раза в неделю. Хлеб, обычно пара лотков, завозился одновременно с завозом в солдатскую столовую. Раз в неделю, по четвергам, приезжала машина, привозившая соки, лимонад, печенье, конфеты и прочие мелочи для продажи в буфете, а также те продукты, которых не было на складе части. Молоко привозили ежедневно из соседнего совхоза.
Впервые я попал в этот наряд где-то весной 1972 года, после этого был в нем еще раз пять или шесть. Офицерская столовая открывалась в 8:00, к этому времени за дверями обычно уже собиралось несколько человек, в основном, молодых офицеров-холостяков, приходивших на завтрак. Иногда на завтрак приходили и срочники, в основном, из старослужащих. После завтрака надо было убрать со всех столов посуду и скатерти – в 9:30 в столовую приводили на завтрак детей из детского сада. По окончании их завтрака приходилось делать уборку всего помещения, поскольку все было усыпано крошками и остатками пищи. Столовая открывалась вновь в 11:00, но до 12 часов работал только буфет. В это время если кто и приходил, то, обычно, только за сигаретами. На обед в столовую приходило значительно больше посетителей, бывали дни, когда все места были заняты. В 14:00 вновь приводили детей, перед этим опять надо было убирать скатерти, а потом делать уборку помещений. Вечером столовая работала с 17:00 до 20:30 – в это время столовая больше соответствовала своему второму названию, поскольку основными посетителями были солдаты. Что касается питания, предлагавшегося в офицерской столовой, изысканным оно не было, но было приготовлено по-домашнему. Для детей пища, за исключением супа, готовилась отдельно. А так, на завтрак можно было выбрать между яичницей, кашей и салатом, добавив к ним котлету или рыбу, на обед предлагался суп и на выбор два-три варианта второго, вечером можно было взять горячее, правда, обычно то, что оставалось с обеда. Всегда в продаже были свежие булочки и пирожки, которые выпекались на месте. При этом цены на все были вполне умеренные – обед, например, обходился, в среднем, копеек в 50.
В офицерской столовой работали трое: буфетчица, повар и кондитер. Почему-то в памяти не осталось ничего о буфетчице – ни имени, ни внешности. Кондитером была пожилая женщина, проживавшая в ближайшей деревне. Приходила она очень рано, наверно, часов в пять, зато к открытию столовой всегда были готовы свежие пирожки. Пекла она их отменно! Что же касается повара, ее звали, по-моему, Зиной, то она была настоящей легендой городка. Жила она в одном из финских домиков, занимая там маленькую комнату. Она была высокого роста, на вид лет 30 – 35, однако, красавицей назвать ее было очень трудно, более того, она носила сильнейшие, похожие лупы, очки. Тем не менее, она пользовалась определенным успехом у молодых офицеров и по разговорам сама была крайне любвеобильна. Но не это было главным – у нее в любое время суток можно было купить водку. Цена бутылки у нее была стандартна: десять рублей. Замечу, что водка тогда стоила от 3.62 до 4.12 в зависимости от сорта. Конечно, продавала она ее не всем, а только тем, кого хорошо знала, причем, по одной, особенно это касалось солдат. В столовой бутылки у нее были спрятаны где-то в подсобке, она выносила их только в случае, если никого не было поблизости, и перед передачей обязательно упаковывала в бумажный пакет. Дома же у нее торговля шла через форточку. Насколько востребована была эта услуга, можно было судить по тому, что зимой к ее окну в снегу была протоптана настоящая тропинка. Не думаю, что командование не было осведомлено об этом «бизнесе», однако, до конца моей службы торговля шла без перебоев. Где-то после второго наряда и я удостоился чести приобретения этого напитка, однако, особо этим не злоупотреблял, тем более, что в городке бывал крайне редко.
Возвращаясь к наряду, могу сказать, что работа в нем была не тяжелой. Главное было успеть быстро убрать посуду со столов, поскольку это вызывало недовольство со стороны посетителей, особенно старшего офицерского состава и их жен, которые довольно часто приходили в столовую на обед. Также стоит отметить и то, во время наряда самому все равно приходилось питаться в солдатской столовой, причем, значительно позже всего личного состава. Лишь иногда можно было бесплатно поужинать, если оставались излишки приготовленного, да и то, в основном, гарнира.
Наряд по штабу.
Наряд по штабу относился к суточным нарядам, в него назначалось два человека: посыльный и дежурный. Официальное название последнего было «дежурный писарь штаба». Несмотря на то, что в штабе числилось человек пять писарей и, казалось бы, в качестве дежурного должны были бы назначаться именно они, тем не менее, в это вид наряда они практически никогда не ходили. Вообще, на мой взгляд, служба у этих ребят больше походила на работу в каком-либо гражданском учреждении – ни разу не видел их ни на каких занятиях, может, только за исключением общих политзанятий. Сразу после завтрака писари убывали в штаб и лишь вечером появлялись в казарме, в промежутке, правда, они приходили на обед и ужин, но не в общем строю подразделения, а самостоятельно. Крайне редко можно было их наблюдать в наряде на кухне, да и то в качестве официантов, даже в случае, если они прослужили менее полугода.
В этот наряд назначались в основном старослужащие, причем, дежурными, особенно в начале моей службы, обычно были писари подразделений (каптерщики). Позже это положение было изменено и дежурными по штабу стали назначать и других военнослужащих, хорошо владеющих русским языком с хорошо читаемым почерком. Последнее было необходимо при записи в специальный журнал поступавших телефонограмм. Кроме того, необходимо было знать всех командиров, а также работников штаба. Дежурный по штабу был обязан не допускать в штаб посторонних, докладывать дежурному по полку обо всех поступивших телефонограммах, при поступлении срочных телефонограмм, в случае отсутствия на месте дежурного по полку, докладывать о них непосредственно командиру части или его заместителям, передавать исходящие телефонограммы, руководить работой посыльного. Также необходимо было обеспечивать чистоту и порядок в штабе и на прилегающей территории, при этом в кабинеты штаба заходить запрещалось – даже не знаю, кто там убирал. В конце рабочего дня было еще было необходимо принять ключи от всех помещений штаба, за исключением секретной части, и проверить чтобы все кабинеты были опечатаны. Ключи хранились в специальном ящике, их прием и выдача фиксировались в журнале. Единственным помещением, что не опечатывалось, был узел связи, где постоянно сидел дежурный связист.
Дежурный по штабу сидел в комнатке, располагавшейся непосредственно у входа в штаб, и отделявшейся от входа большим окном, которое позволяло видеть всех входящих. Здесь же обычно находился и дежурный по части. На стене комнатки, под занавеской, были вывешены списки всех офицеров, сверхсрочников и вольнонаемных сотрудников части, с указанием их места жительства, а также воинских частей, входивших в наш корпус, с фамилиями командиров и позывными. В комнатке находился топчан, на котором ночью обычно спал дежурный по части. Вход в штаб был оборудован невысокой оградой с калиткой, запиравшейся из комнатки специальной задвижкой. В рабочее время калитку обычно не запирали, поскольку это создавало неудобства всегда спешащим работникам штаба. Засов запирался, если в штаб заходил кто-то посторонний. Правда, понятие «посторонний» было у нас весьма расплывчато – практически все жители городка могли входить в штаб без ограничений, поскольку в штабе располагалась квартирно-эксплуатационная часть (КЭЧ), по простому – домоуправление.
Из всех суточных нарядов дежурство по штабу, на мой взгляд, было самым легким. Мне довелось быть в этом наряде, наверно, раз десять. Главной задачей в этом наряде было следить за тем, кто из начальства зашел в штаб и кто вышел, чтобы при необходимости можно было доложить находится ли данный человек на месте или нет. Особенно это касалось офицеров штаба. Дежурному по штабу обычно разрешалось заниматься своими делами: читать книги, писать письма, главное, чтобы это не мешало несению службы. Конечно, все зависело от того, кто был дежурным по части – некоторые из них, правда, таких было меньшинство, разрешали только читать уставы и заставляли постоянно следить за чистотой, а ночью запрещали даже вздремнуть. На мое счастье, такое дежурство было у меня лишь один раз. Другие же, наоборот, приносили с собой газеты и журналы, а сразу после отбоя отправляли дежурного по штабу спать в казарму, а сами устраивались спать на топчане. Самым интересным для меня было читать телефонограммы и резолюции на них – из этого можно было узнать о происшествиях в других полках, планирующихся мероприятиях и занятых в них людях. Обладая этой информацией можно было, например, напроситься на какие-либо работы за пределами части, но об этом я расскажу несколько позже.
Что же касается посыльного, то в его обязанности входило оповещение офицеров штаба, не имевших телефонов, о тревоге (офицеры подразделений оповещались посыльными своих подразделений) и выполнение прочих разовых поручений работников штаба. Кроме того, он был обязан подменять дежурного по штабу на время приема пищи, а также на несколько часов ночью, если это разрешал дежурный по части. По большому счету, даже нарядом это назвать было трудно. Посыльный в дневное время обычно находился в своем подразделении (казарме), принимая участие во всех плановых занятиях. При убытии подразделения на занятия, например, на дивизион, он либо оставался в казарме, либо приходил в штаб. Ночью ему разрешалось спать, правда, по правилам, не снимая обмундирования, однако, это практически всегда игнорировалось. При необходимости его вызывали в штаб по телефону. За время службы я бал назначен посыльным только один раз и весь наряд просидел в казарме.
Банный наряд.
Банный наряд относился к дневным нарядам. В него назначали троих человек. Один из них назначался в помощь кочегару, остальные двое – несли службу в самой бане. В их обязанность входило обеспечение чистоты и порядка в раздевалке и в помывочном отделении. Кроме того они обязаны были относить сменное белье в прачечную. Поскольку я сам ни разу не попадал в этот наряд, то подробно описать несение службы в этом наряде не могу.
Патруль.
Этот суточный наряд был, пожалуй, единственный, куда все мечтали попасть, но редко кому это удавалось. Мне также ни разу не удалось попасть в него. Поэтому могу описать только его организацию.
График патрулирования для нашего полка на ближайшие полгода присылался из корпуса в начале декабря и июня. Там же указывались и типы патрулей: солдатский (офицер и два военнослужащих срочной службы) или офицерский (старший офицер и два офицера или прапорщика). Офицерский патруль назначался, как правило, на праздничные и предпраздничные дни, а также в случае прочих значимых событий: Пленумов ЦК, различных съездов и других общесоюзных мероприятий, причем, в последних случаях часто происходила замена типа патруля с солдатского на офицерский буквально за день до наряда по телефонограмме из корпуса.
Обычно на наш полк выходило одно патрулирование в месяц. График патрулирования, приходивший из корпуса, брался за основу при составлении ежемесячного полкового графика нарядов, в котором указывалось конкретное подразделение, обеспечивающее патрулирование и ответственный офицер. В результате каждое подразделение примерно раз в полгода должно было участвовать в патруле, на деле же личный состав РТЦ назначался в патруль в два раза чаще, чем батареи, а личный состав ППР и хозвзода в лучшем случае назначался в патруль раз в год, что вызывало, конечно, определенное недовольство.
К подбору личного состава, направлявшегося в патруль, относились очень строго. Кандидатуры выдвигали командиры взводов за две недели до патруля, руководствуясь следующими критериями: во-первых, кандидат должен был быть отличником боевой и политической подготовки и прослужить не менее одного года; во-вторых, у него не должно было быть ни одного взыскания за последние три месяца. Кроме того, желательно, чтобы назначаемый в патруль был членом или кандидатом в члены КПСС, в крайнем случае, комсомольским активистом. Из списка кандидатов командир батареи совместно с замполитом выбирали троих наиболее достойных (один – в качестве резерва) и этот список, после утверждения на партийном бюро батареи, передавался в штаб, где, насколько я знаю, визировался особистом. Вся эта процедура была связана с тем, что патруль нес свою службу в аэропорту Внуково, а там, как известно, могли быть и иностранцы.
За день до заступления в патруль все занятые в нем военнослужащие, включая резервного, с утра получали парадную форму и до обеда приводили ее в порядок – она должна была строго соответствовать уставу. После обеда, уже в парадной форме, вместе с офицером, их осматривал командир батареи или один из его заместителей после чего все они шли на инструктаж в штаб. Инструктаж обычно проводил командир полка, он же определял окончательный состав патруля. Конечно, воину, который в последний момент оказывался вне списка назначенных в патруль, было обидно, но это – как в спорте: кто-то всегда остается вне пьедестала.
В день заступления, до обеда, воины, занятые в патруле, наводили последний лоск, а после обеда – отдыхали вместе с остальным суточным нарядом. Перед разводом они получали штык-ножи и проходили последний осмотр внешнего вида. По окончании развода у штаба их ждала машина, обычно командирский ГАЗик, который и отвозил их в аэропорт Внуково, где они поступали в распоряжение военного коменданта.
По окончании несения службы патруль, как правило, возвращался в часть уже после отбоя. Обычно дежурный по части ждал его прибытия на КПП. Сразу по прибытии старший патруля докладывал дежурному по части о ходе несения службы и о замечаниях по службе, если таковые имелись, после чего дежурный по части досматривал личный состав патруля на предмет отсутствия запрещенных предметов. Дело в том, что сослуживцы обычно давали заступавшим в патруль целый список заказов – обычно заказывали то, чего было невозможно купить в полковом магазине. Кроме того, существовал неписанный закон: из патруля надо привезти что-то и для остальных сослуживцев – чаще всего это были либо конфеты, либо сигареты. Особо ценились сигареты Marlboro, которых в свободной продаже тогда практически не было, но в аэропорту их можно было достать. Проверки прибывающих из патруля были введены после того, как где-то в конце 1972 года в казарме второй батареи были обнаружены несколько зарубежных порножурналов, которые, по мнению подполковника Фокина, могли быть доставлены в часть воинами, входившими в состав патруля. До этого времени из патруля иногда привозили и спиртное – все зависело от того, кто из офицеров был старшим в патруле.
Прибывающих из патруля всегда с нетерпением ждали в казарме. Во-первых, всех интересовало, что они привезли, а во-вторых, все ожидали рассказов о самом патрулировании. Иногда обсуждения затягивались почти до подъема. После этого еще на протяжении нескольких дней участники патруля вынуждены были делиться своими впечатлениями как с сослуживцами, так и с офицерами, причем, не только своего подразделения.
Дежурный по купальне.
Вообще этот наряд и нарядом-то, наверно, назвать нельзя, тем не менее, он таковым являлся. Мне, к сожалению, попасть в него ни разу не удалось, но мы иногда ходили на пруд поболтать с дежурным по купальне, а заодно и посмотреть на загорающих. Купаться в пруду в городке нам разрешалось только по команде в составе взвода, что бывало крайне редко – я купался там только пару раз за службу.
Дежурство по купальне относилось к дневным нарядам. Основным отличием этого наряда было то, что он не входил в полковой график нарядов – службу в этом наряде несли только воины нашей первой батареи, поскольку пруд в городке относился к зоне ответственности нашей батареи. Несение службы в этом наряде начиналось по приказу командира полка еще до начала купального сезона, обычно с середины мая, и продолжалось до первого сентября. Место несения службы было оборудовано «грибком», к которому был подведен телефонный кабель. Дежурный по купальне должен был находиться на посту с 8:00 до 20:00 независимо от погодных условий, хотя обычно в холодные дни и в непогоду дежурный отсиживался в казарме. На время обеда дежурного по купальне подменял один из дневальных.
Дежурный по купальне назначался на неделю, обычно, из числа «дембелей», чтоб хоть чем-то занять их. Обязательным условием назначения в этот наряд было умение плавать, хотя этого никто никогда не проверял. Перед заступлением в наряд старшина батареи выдавал дежурному по купальне спасательный круг и полевой телефон, который по прибытии на место необходимо было включить в розетку на «грибке», поскольку начальство иногда с его помощью проверяло наличие дежурного на месте.
В обязанности дежурного по купальне входило поддержание чистоты и порядка вокруг пруда, а особенно на территории купальни, недопущение купания личного состава вне организованных групп, а также недопущение купания лиц в алкогольном опьянении. По поводу последнего было, правда, не понятно, каким образом можно было не допустить до купания, например, пьяного начальника штаба полка, что иногда случалось. Кроме того, дежурный по купальне должен был осуществлять спасение утопающих, но этого, к счастью, за время моей службы не случалось ни разу.
По правилам, дежурный по купальне должен был нести службу в обмундировании, хотя на практике, особенно в жаркие дни, это требование игнорировалось. Даже старшие офицеры, увидев это нарушение, ограничивались обычно замечаниями. Кроме того, у дежурного всегда была возможность искупаться. Самое интересное, что при всей привлекательности этого наряда особо много желающих заступать на дежурство по купальне у нас почему-то не было.
Плановые занятия.
Как я уже писал выше, плановые занятия в городке проводились в полном объеме и строго в соответствии с планом занятий. Лишь иногда случалась замена одного занятия другим – чаще всего из-за погодных условий. Крайне редко плановые занятия заменялись внеплановыми. Это происходило обычно, если в полк приезжал лектор из корпуса либо если приходил приказ на изучение каких-либо партийных решений или материалов. К плановым занятиям относились: боевая подготовка, тактическая подготовка, техническая подготовка, стрелковая подготовка, строевая подготовка, уставы Вооруженных сил, защита от оружия массового поражения, физическая подготовка, техника безопасности, медицинская подготовка, политическая подготовка, а также политинформации и тренажи. Большинство занятий проводилось повзводно, их обычная продолжительность была два академических часа.
Занятия по боевой подготовке проводились практически ежедневно, обычно до обеда, на дивизионе под руководством командиров взводов. Они представляли собой тренировки по боевой работе – стартовые расчеты устанавливали ракеты, ну а мы, электрики, наводили чистоту в своих бункерах и при необходимости обслуживали технику, а также участвовали в тренировках расчетов РТЦ, если таковые проводились, выставляя на позиции имитаторы. Где-то раз в месяц каждый взвод проводил ночные занятия по боевой подготовке – в этом случае личный состав, занятый в этих занятиях, после обеда отдыхал. По их окончании также иногда разрешали спать до обеда, но это было не всегда.
Занятия по тактической подготовке проводились обычно один раз в неделю и подразделялись на теоретические и на практические. Практические занятия проходили на дивизионе и по идее должны были представлять собой тренировки по обороне дивизиона в случае нападения противника – так по крайней мере писалось в планах занятий. На практике же они сводились опять-таки к тренировкам по боевой работе. Теоретические занятия по тактической подготовке проводились один-два раза в месяц, на них нам рассказывали о наших действиях в случае нападения противника, а также о вооружениях возможного противника, в основном по материалам журнала «Зарубежное военное обозрение». Эти занятия как правило проводили офицеры штаба дивизиона или штаба полка.
Занятия по стрелковой подготовке проводились один-два раза в неделю и также подразделялись на теоретические и на практические. Эти занятия проводились обычно сержантами. На теоретических занятиях изучались, фактически повторялись, наименования частей карабина СКС, а также правила прицеливания и порядок ведения огня. Практические занятия сводились к разборке-сборке карабина на время. Кроме этих занятий к стрелковой подготовке относились практические стрельбы, они обычно проводились в составе подразделений на стрельбище, располагавшемся рядом с городком. В первый год моей службы стрельбы проводили где-то раз в месяц, позже – один-два раза в квартал. Два раза в год проводились зачетные стрельбы.
На стрельбах стоит остановиться немного подробнее. За несколько дней перед ними в подразделении под руководством сержантов начиналась подготовка к стрельбам. Если в расписании занятий в эти дни не было стрелковой подготовки, то использовалось время, отведенное для самоподготовки. Подготовка к стрельбам начиналась с проверки и чистки оружия – это делалось каждый день, особое внимание уделялось оружию новобранцев. Кроме того, отрабатывались действия личного состава во время проведения стрельб – как теоретически, так и практически, с использованием учебного оружия и патронов. Старослужащие обычно принимали в этом участие в качестве наблюдателей.
В день проведения стрельб с утра вокруг стрельбища выставлялось оцепление – в него обычно входили старослужащие. Это было особенно важно летом, поскольку в лесах, окружавших городок, было много грибов и ягод и, соответственно, желающих их собирать, причем, многих из них не останавливали и звуки выстрелов. Кроме того, зимой иногда назначалась бригада «снегокидателей», в чью задачу входила расчистка огневых рубежей и мишенного поля, хотя обычно эту работу выполнял «начальник стрельбища» – воин из хозвзода, обслуживавший оборудование стрельбища. Надо сказать, что оборудовано оно у нас было хорошо: имелось несколько огневых рубежей, на которых были как неподвижные так и подвижные мишени с дистанционным управлением. Наверно именно поэтому довольно часто на нашем стрельбище проводили стрельбы воины из других частей и даже милиция.
Каждому подразделению на стрельбы выдавалось по цинку патронов, при этом обычно каждому воину выдавали шесть патронов – три для пристрелки и три зачетных и лишь иногда, когда проводились тренировочные стрельбы, если все эти патроны были израсходованы, а результаты были неудовлетворительные, можно было получить еще раз по столько же. Обычно по окончании стрельб оставалось еще достаточно неиспользованных патронов и в случае, если стрельбами руководили офицеры нашей батареи, они разрешали желающим расстреливать остаток. Как правило, желающими выступали старослужащие. Для этих целей в качестве мишеней использовались спичечные коробки или бутылки, которые по этому случаю заготавливались заранее. Каждый раз по окончании стрельб полагалось собрать все стреляные гильзы и сдать их на склад, хорошо, что при этом не требовали их пересчета. Тем не менее, это требование у нас в основном выполнялось, поэтому для меня было удивительно, когда позже, проходя военные сборы, обнаружил на стрельбище целые горы брошенных стреляных гильз.
К слову, наша первая батарея на зачетных стрельбах всегда показывала лучшие результаты, хотя, конечно, и у нас были воины, которые, особенно в начале их службы, не могли попасть в мишень ни разу.
|
Перово
Новогиреево
Музеи
Общие
Карты разных лет
