24 АПРЕЛЯ 1967 ГОДА, УТРО, ГАЗЕТА «ПРАВДА»
В то утро центральные газеты вышли с крупными шапками: «На орбите - “Союз-1”!» Степенный ТАСС как ни в чём не бывало возвестил на весь мир, что в космос отправлен новый (в смысле: совершенно новый, никакой не «Восток» и не «Восход») советский космический корабль, который пилотирует коммунист В. М. Комаров. Внимательный человек мог вспомнить, что последний наш полёт состоялся более двух лет назад, в конце марта 1965-го - а значит, от нового запуска стоило ожидать чего-нибудь интересного. Ну а тот, кто следил за новостями космонавтики более пристально, также знал, что за это время в США в космос слетала целая плеяда аппаратов типа «Джемини», на которых были выполнены весьма любопытные эксперименты. Имя пилота «Союза» тоже было на слуху у интересующейся публики: именно он был командиром корабля «Восход-1».
Впрочем, первая полоса «Правды» никаких сенсаций не содержала. Корабль был запущен накануне, 23 апреля, в 3:35 по Москве, выведен на орбиту с высотой в перигее 201 км, в апогее 224 км, наклонением 51 градус 40 минут и периодом обращения в 88 минут. О целях полёта — лишь общие слова: отработка корабля, проведение научных и технических экспериментов и медико-биологических опытов. Бортовые системы, разумеется, работали нормально. Кроме того, указывались частоты, на которых производится связь с бортом «Союза».
Рядом - столь же дежурная заметка «Страницы жизни», выжимка из биографии Героя Советского Союза инженер-полковника Комарова, а ещё сообщение экипажа сейнера «Космонавт Комаров» о досрочном завершении в честь, понятно, полёта своего крестника аж двух годовых планов по вылову рыбы и скромное обещание сделать за следующие полгода ещё три плана. Не отставали и всё-всё, оказывается, знавшие о полёте сталевары, на радостях с самого раннего утра пообещавшие главной газете страны выплавить в этот день несколько тонн стали сверх нормы.





___________________________________________________________________________________




25 АПРЕЛЯ 1967 ГОДА, ГАЗЕТА «ПРАВДА»
А на следующий день в «Правде» появляется ещё одна фотография космонавта-героя Комарова — но уже в траурной рамке. Погиб?! После «успешного выполнения программы полёта»? Что же произошло?! Вот как описал трагедию сдержанный ТАСС.
23 апреля 1967 года в Советском Союзе был выведен с целью лётных испытаний на орбиту Земли новый космический корабль «Союз-1», пилотируемый лётчиком-космонавтом СССР Героем Советского Союза инженер-полковником Комаровым Владимиром Михайловичем. В течение испытательного полёта, продолжавшегося более суток, В. М. Комаровым была полностью выполнена намеченная программа отработки систем нового корабля, а также проведены запланированные научные эксперименты. При полёте летчик-космонавт В. М. Комаров совершал маневрирование корабля, проводил испытания основных его систем на различных режимах и давал квалифицированную оценку технических характеристик нового космического корабля. 24 апреля, когда программа испытаний была окончена, ему было предложено прекратить полет и совершить посадку. После осуществления всех операций, связанных с переходом на режим посадки, корабль благополучно прошёл наиболее трудный и ответственный участок торможения в плотных слоях атмосферы и полностью погасил первую космическую скорость. Однако при открытии основного купола парашюта на семикилометровой высоте, по предварительным данным, в результате скручивания строп парашюта космический корабль снижался с большой скоростью, что явилось причиной гибели В. М. Комарова. Безвременная гибель выдающегося космонавта инженера-испытателя космических кораблей Владимира Михайловича Комарова является тяжелой утратой для всего советского народа.


17 МАЯ 1967 ГОДА, ГАЗЕТА «КОМСОМОЛЬСКАЯ ПРАВДА»
Туманно, правда? Что ж, быть может, что-то объяснит интервью Ю. А. Гагарина «Комсомольской правде», опубликованное 17 мая? (Для точности заметим здесь очевидное, опустив такое общее место, как собственно цензура: в те годы любой авторский материал на такие темы не был авторским. В том смысле, что и Юрий Алексеевич мог вовсе не иметь отношения к этому тексту, и интервьюер мог увидеть на полосе совсем не то, что было в изначальном материале, поскольку рукописи и гранки в обязательном порядке задолго до публикации передавались в соответствующие отделы ЦК КПСС и ВЛКСМ, где их пристально изучали и переписывали.) В нём были такие мутные, ни о чём строки.
Ю. Гагарин: Надёжность ракеты-носителя и космического корабля, конечно, несравненно выше любого другого транспортного средства. Но ведь и конструкция их несравненно сложнее. Понятия разгерметизации кабины, например, у шоферов вообще не существует, а для лётчиков это уже крупная неприятность, для летчиков-космонавтов она может привести к мгновенной гибели. И как бы ни возрастала надёжность, само усложнение — вполне закономерное — конструкции, вытекающее из усложнения задач, стоящих перед космическим экипажем, чревато возможными отказами и неисправностями. Одни неисправности могут быть устранены активными действиями самого космонавта; другие, даже не устраненные, могут лишь помешать выполнению того или иного пункта программы его работ; третьи, самые опасные, могут угрожать его жизни. Именно такие неполадки — ненормальности в работе парашютной системы - послужили причиной гибели капитана «Союза».
И это — единственный «ответ» на долгие годы. Книги, журналы, газеты не любили распространяться на тему гибели Комарова. Не любили, конечно, не только потому, что вспоминать про неудачи — тяжело. Не в этом дело. Просто сказать правду, пусть даже самую малую, никто не дал бы. Секретно


МИФЫ И ЛЕГЕНДЫ, КОНСПЕКТИВНО
После этого на Западе наступил вполне советский информационный штиль. А свято место пусто не бывает, и официальные сообщения стали замещать байки, слухи и легенды.
Собственно, легенд было несколько. Попробуем их обобщить. В частности, рассказывалось, что, после того как Комаров понял неизбежность гибели, он от души, не выбирая слов, сказал в эфир всё, что думает о конструкторах, создавших настолько плохой аппарат, и родной партии, пославшей его на верную смерть на «сыром» корабле. И всё это будто бы превосходно слышали экипажи поисковых самолётов и вертолётов, дежуривших недалеко от места посадки «Союза». И вообще, он не хотел лететь в космос, его практически заставили.
А вот ещё один слух: официальная версия лжёт, и проблемы были совсем не в парашютной системе.
Космонавт сгорел живьём из-за нарушения теплозащитного покрытия. Что характерно, эта версия как раз имела в своём основании реальные события, исказившиеся в «испорченном телефоне», но об этом позже.
Наконец, молва утверждала, что Комаров вернулся на землю в целости, но был убран руководством по каким-то не совсем ясным мотивам. Скорее всего, слух «опирался» на уже известное вам утверждение «Правды» об успешном завершении полёта.



НЕСКОЛЬКО СЛОВ ПЕРЕД СТАРТОМ
Они необходимы. Во-первых, надо понять, почему всё-таки решили запускать корабль с космонавтом. Разве никто не понимал, что «Союз» далёк от полной готовности? А может, правы те, кто утверждал, что Комарова едва ли не силой затолкнули в корабль? Вернее, даже так: до сих пор появляются разнообразные публикации, утверждающие, что Владимир Михайлович «предчувствовал свою смерть», был уверен, что ему не вернуться. Впрочем, может быть, так всё и было, но в полёт он точно отправлялся по своей воле.
------------------


СССР и США подходили к созданию космической техники с совершенно разных позиций. В Штатах, условно говоря, всю аппаратуру рассчитывали из условия, что в контур управления будет обязательно включён человек. На людей полагались как на самые надёжные и эффективные элементы управления и по умолчанию передавали им основные функции по контролю корабля, порой совершенно не заботясь об электронном аналоге. При таком подходе аппарат, находясь в беспилотном режиме, мог совершать полёт лишь при весьма и весьма урезанных возможностях. В этом был определённый минус: всё испытать во время таких стартов нельзя. Но и плюсов было предостаточно. Как показывала практика, всё это резко увеличивало надёжность системы в целом, так как подавляющую часть нештатных отказов оборудования мог побороть человек на борту корабля. Очевидно, что при этом основное внимание нужно было уделять отработке жизненно важных для космонавта систем; с отказом всего остального вполне мог справиться и человек. Да и отработка подобной схемы проходила быстрее. Так, у США точно не было никаких проблем ни с созданием, ни с внедрением системы автоматической стыковки. Просто её не было вообще.
В СССР разработка велась по совершенно иному принципу. У нас пытались зарезервировать всё и вся, причём порой до такой степени, что возникал вопрос, зачем вообще на этом аппарате экипаж.
Бытует грустная шутка, приписываемая Гагарину: «До сих пор не могу понять, кто я - первый человек или последняя собака?» И она, увы, имеет под собой все основания, поскольку изначально его даже к управлению не допустили: на пульте был кодовый замок с весьма хитро запрятанным кодом...
И вообще, уровень предосторожности во время первых полётов был запредельным. Например, мало кто знает, что сначала к выходу в открытый космос готовили не человека, а собачку. Под неё даже специальный скафандр спроектировали и модифицировали космический корабль.
Или вот ещё: уже на этапе проектирования лунного корабля конструкторы долго пытались придумать различные крюки, лебёдки, чтобы иметь возможность затащить обратно в аппарат космонавта, если вдруг на Луне с ним что-нибудь произойдет.
Легко догадаться, что всё это, быть может, и увеличивало надёжность, но вот с точки зрения времени создания систем...
---------------

Последним, кто видел Комарова, был Гагарин, член ГОГУ. Он оставался на верхней ферме до самого закрытия люка корабля, а после выведения «Союза» на орбиту вылетел в Евпаторию.
Ярослав Голованов вспоминал, что он опросил потом многих людей, и никто из них, конечно, не думал, что это их последняя встреча с Комаровым...
Ракета отработала без замечаний. Первый пилотируемый «Союз» - на орбите! У Земли были сутки на анализ его работы, за это же время нужно было решить, запускать ли «Союз-2».
Сразу после выведения удалось получить телеметрию с корабля, из которой следовало, что сложилась весьма неприятная ситуация: не раскрылась одна из солнечных батарей.
Это было плохо. По сути, это означало, что, даже если Комарову удастся провести закрутку на Солнце, ток будет только половинным от нормы. И при этом, к сожалению, не было никаких свидетельств того, что закрутка удастся. Нераскрытая солнечная батарея нарушает центровку всего корабля. А без закрутки у «Союза», считай, нет никаких солнечных батарей - а значит, корабль питается только от встроенных аккумуляторов, и, когда они сядут, «умрут» все системы. Сойдут на нет средства жизнеобеспечения и терморегуляции, нельзя будет включить тормозной двигатель... То есть вернуться домой не получится.Но проверить эту тревожную информацию тогда не успели: корабль ушёл за радиогоризонт. Оставалось дождаться, когда «Союз» сделает половину витка вокруг Земли и войдёт в зону действия Евпатории. И тогда о проблемах можно будет расспросить самого космонавта.
Увы, всё подтвердилось. В начале второго витка, когда «Союз-1» «вышел» на Евпаторию, Комаров сказал то, во что не хотелось верить. Но это было ещё не всё.
Один отказ тянул за собой другие: нераскрывшаяся батарея не дала развернуться антеннам телеметрической системы; не работала КВ-связь; общаться с Комаровым можно было только в УКВ-диапазоне, что означало резкое уменьшение дальности возможной радиосвязи. И ещё. Как и в предыдущем полёте, отказал солнечно-звёздный датчик. То есть ориентировать корабль мог только пилот.
Он и попробовал это сделать. И корабль послушался человека; сориентировать оставшуюся батарею на Солнце не было проблемой, но при этом асимметрия «Союза» не позволяла провести закрутку! Вручную держать ориентацию на Солнце тоже было нельзя. Это означало очень большой расход топлива из системы ориентации. Всё, на что можно было надеяться, - это запас в аккумуляторных батареях.
При всём том оставался вопрос. Запускать «Союз-2» или нет? ГОГУ в Евпатории склонялась к тому, что отказы критичны и корабль должен остаться на Земле. Госкомиссия на космодроме придерживалась другого мнения. Вспоминает Алексей Елисеев.
«Первый вопрос был: хватит ли электроэнергии, чтобы выполнять программу? Считали, проверяли фактическую мощность открытой батареи, строили прогнозы работы системы в случаях, если возникнут другие отказы, и пришли к выводу, что можно выполнять намеченный план. Второй вопрос был связан с управляемостью корабля, который приобрёл несимметричную форму. И здесь результаты анализа показывали, что нет препятствий для запуска второго корабля (он уже вместе с ракетой находился на стартовой позиции).
На эти обсуждения ушло много времени. И почти всё это время руководство совещалось по поводу того, что дальше делать. Мы бродили по коридорам испытательного корпуса в ожидании решения. Часов в девять вечера нас увидел там Василий Павлович Мишин. Удивлённый, он бросился к нам со словами: «А вы что здесь делаете? Идите немедленно спать! Утром старт!» Мы заспешили в гостиницу и сразу легли. Оставалось несколько часов до подъёма...»
И ведь если бы их запустили... Чёрт возьми, сколь эффектным был бы поначалу их полёт! Ведь отказы напрямую не влияли на возможность стыковки, а Елисееву и Хрунову после выхода в космос ничего ни стоило вернуть работоспособность солнечной батарее «Союза-1».
Как показало дальнейшее расследование, это был практически случайный отказ, с очень небольшими шансами проявиться в дальнейшем. Солнечная батарея зацепилась за маты экранно-вакуумной теплоизоляции. Освободить её космонавтам не составило бы никакого труда. Развернув солнечную батарею, можно было провести закрутку на Солнце, энергетика восстановилось бы в полном объёме, и спешить с посадкой не было бы никакого смысла.
Со стороны (вернее, из сегодняшнего дня, да и то при известном отстранении) всё это выглядит очень... увлекательно, как нечто придуманное умелым НФ-писателем: космический корабль терпит катастрофу, скоро кончится электроэнергия, и космонавт не сможет вернуться обратно. Но тут ему на помощь вылетает новый корабль. Аппараты стыкуются, вновь прибывшие выходят в открытый космос, успешно исправляют неполадки на терпящем бедствие корабле, после чего решают вместе вернуться на Землю...
Экипаж «Союза-2» спас президент Академии наук Мстислав Келдыш. Именно он настоял на том, что второй пуск необходимо отменить, а Комарова - сажать. Идея не нравилась многим, но он смог её продавить. Как полноправный член госкомиссии он имел на это право.
Пока Байконур решал всё это, в Евпаторию прилетел Гагарин. Крайне вымотанный, он пробовал спать в самолёте, но не помогло. Теперь вся ГОГУ была в сборе, и именно Гагарин общался с Комаровым на последних витках.
Посадить... Это было легче сказать, чем сделать. Корабль мог приземлиться на территории СССР только на трёх утренних витках. И в этом была главная проблема.
И здесь начинались неприятности. Отказ солнечно-звёздного датчика поставил крест на попытках посадить корабль с его помощью. Комаров легко мог сориентировать аппарат днём, когда он видел бег Земли, но ночью с этим были очень большие трудности. Космонавт превосходно понимал особенности управления «Союза» и специально попробовал провести пробную ориентацию по ночной стороне, и тогда же стало ясно, что это весьма проблематично. Оставалась ионная система ориентации. Но она помогла бы на ночной или дневной стороне витка, а при прохождении недалеко от терминатора часто давала сбой. Сказывались ионные ямы в атмосфере, явление новое и неисследованное. Да и сама ионная ориентация была новой и пока ещё «сырой» системой (её автор, к слову, - Борис Раушенбах).
Решать, что делать, нужно было быстро: наступала пора витков, во время которых можно посадить корабль. Если бы спуск на них не удался, следующего удобного случая пришлось бы ждать целые сутки. И садиться на «неприкосновенном запасе» аккумуляторных батарей, хотя была вероятность, что батареи выработаются раньше.
Впрочем, нельзя сказать, что ситуация была совсем уж никудышней. Но и альтернатива выглядела весьма специфично. Комаров мог легко сориентироваться на дневной стороне Земли, вот только где бы он при этом приземлился... Лучшими вариантами были бы Америка с Австралией. По понятным причинам, доводить до такого никто не хотел, и пока нужно было попробовать сесть в СССР. В сложившейся ситуации ионная ориентация, казалось, была самым надёжным вариантом, и на «Союз-1» передали указания попробовать провести посадку с её помощью.
Абсолютно все решения Комарову пришлось принимать самому. И это тоже было проблемой. Тормозной импульс происходил над Гвинейским заливом, и дежуривший там корабль слежения «Долинск» лишь наблюдал за ситуацией: сделать что-либо в это время Земля не могла. Собственно, даже понять, удался ли тормозной импульс, можно было только после анализа траектории «Союза». Если бы всё прошло удачно, корабль двигался бы на посадку, и ЦУПу удалось бы провести с ним небольшой сеанс связи до разделения отсеков.
Но не сложилось. На этом витке ионная ориентация дала сбой, и автоматика запретила запуск двигателя. Иначе говоря, предстояло срочно искать новое решение.
И его нашли — в страшной спешке, при мозговом штурме. О том, что это был экспромт, говорит хотя бы то, что на Земле космонавты ничего подобного не отрабатывали.
Вот что предложили Комарову: нужно сориентировать корабль ещё на солнечной стороне, затем передать управление гироскопам, чтобы ориентация не потерялась, а незадолго до выхода из тени, если это будет возможно, провести корректировку.
Комаров задачу понял прекрасно и успешно её выполнил. «Союз» произвёл торможение точно над расчётной точкой. Вскоре после этого космонавт вышел на связь с кораблём наблюдения в Средиземном море. Именно этот сеанс считается последним (см. подкаст, первое включение Комарова: 78 мин 20 с — после слов «Комаров сказал то, во что не хотелось верить...» Второе включение: 86 мин 30 с — после слов «...именно этот сеанс считается последним»). Голос у Комарова бодрый, но, по понятым причинам, усталый. Он отрапортовал о тормозном импульсе с использованием «лунной ориентации», занял среднее кресло и ждёт, когда под действием тепловых датчиков произойдёт разделение спускаемого и агрегатного отсеков.
Последние слова: «Передайте всем... [помехи] произошло разделение...» Всё, он возвращался на Землю!
Характерно упоминание «лунной ориентации»; это могло означать только одно: гироскопы всё-таки увели корабль от требуемого положения, но пилоту удалось сориентировать его, используя для этого Луну!
Факт тем более примечательный, что в ГОГУ такой вариант даже не рассматривался.
Незадолго до входа в атмосферу случилась очередная неприятность — казалось бы, мелкая, но с тяжёлыми последствиями. Из-за нераскрывшейся батареи произошло небольшое возмущение на спускаемый аппарат, и он слегка отклонился от курса. Всего на несколько градусов. Автоматика это поняла и сформировала команду «Авария-2».
В отличие от «Востоков» и «Восходов», «Союз» проектировался с возможностью совершения управляемого спуска в атмосфере. Это очень сильно пригодилось бы при возвращении с Луны. Ради этого выбрали специальную форму спускаемого аппарата, а также установили двигатели ориентации, работающие на высококонцентрированной перекиси водорода. Управляемый полёт позволял, в частности, серьёзно сократить перегрузки при посадке. Но при этом баллистический спуск, подобный спуску тех же «Востоков», всё равно оставался штатным, и в переходе на этот режим не было ничего экстремального. Упомянутая команда «Авария-2» как раз вводила запрет на управляемый спуск. Повторим, это не было аварией в прямом смысле слова. Даже сейчас «Союзы» порой «сваливаются» на баллистический спуск. Комаров всё это знал. Ему было не привыкать, ведь «Восход-1», на котором он летал в первый раз, вообще не имел никакой системы управления спуском. Тогда казалось, что это не очень важно...
Итак, приборно-агрегатный отсек отделился. Спускаемый аппарат прошёл плазму и плотные слои атмосферы. Сошли на нет перегрузки. Высота всё ниже и ниже, сейчас сработает парашютная система. Слышен хлопок — это отстрелилась крышка, и толчок — вышел тормозной парашют, сейчас он вытянет основной...
Нет, не вытянул.
...И всё-таки, мог ли Комаров, поняв, что погибает, высказаться в эфир «по полной программе», помянув партию, правительство и бога-душу-мать, о чём продолжают и продолжают писать? Но есть и встречный вопрос: а так ли это важно? Впрочем, в любом случае ответить будет очень не просто. Для начала расскажем, как происходит посадка «Союза».
После разделения отсеков связь с кораблём может осуществляться только при помощи щелевой УКВ-антенны. Прохождение радиоволн — штука капризная, и иногда связь оставалась устойчивой вплоть до входа в плотные слои атмосферы, но обычно сеансы качеством не блистали. Кроме того, надо помнить, что из-за особенностей распространения УКВ связь может осуществляться только в пределах прямой видимости.
После прохождения плазмы связь возможна только через щелевую антенну, вплоть до высоты в 10 км. Именно здесь вступает в дело парашютная система. После отстрела крышки в ход сначала идёт вытяжной парашют; после его наполнения, на высоте примерно 7,5 км, он вытягивает основной. На этом же этапе происходят изменения в способе связи. При отстреле крышки основного парашюта щелевая антенна автоматически переходит в режим маяка. А связь отдаётся на откуп КВ-передатчикам, антенны которых находятся в стропах основного парашюта. В случае неполадок с основной парашютной системой применяется запасная: она гораздо меньше по размерам и легче, но тоже способна обеспечить безопасный спуск.
Корабль летит на парашютах почти до самой Земли. Когда до приземления остаётся метр, по команде с гамма-высотомера происходит срабатывание двигателей мягкой посадки. Тут связь вновь переключается на щелевую антенну, а ещё выдвигается комбинированная антенна КВ/УКВ-диапазона.
Катастрофа «Союза-1» произошла при выходе основного парашюта. Вытяжной просто не смог его вытянуть! Автоматика разобралась с ситуацией и ввела в действие запасной, и он успешно вышел, но обернулся вокруг вытяжного и сложился. Как потом оказалось, никто всерьёз не занимался изучением одновременной работы этих парашютов...

Скорость столкновения корабля с зёмлей превышала все допустимые нормы («Касание произошло на скорости порядка 80 метров в секунду»). Именно тогда погиб Комаров, но это было только начало. От удара воспламенились баки с перекисью водорода, ведь из-за сработавшей команды «Авария-2» они были полны. Высококонцентрированная перекись — страшная штука, и перед экипажами поисковых самолётов и вертолётов предстала жуткая картина. Вот вспоминания участников тех событий.
«В шесть часов утра вся поисково-спасательная служба была приведена в готовность №1. Поднялись в воздух поисковые вертолёты и самолёты. Вскоре наш вертолёт с оперативно-технической группой в полном составе на борту вышел в район предполагаемой посадки спускаемого аппарата (СА) «Союз-1».
Командир одного из поисковых самолетов АН-12 сообщил командиру вертолёта о том, что видит в воздухе «Союз-1». Моментально все места у иллюминаторов были заняты членами группы. Но увидеть в воздухе снижающийся СА не удалось. Командир вертолёта начал энергичное снижение. Затем последовал резкий разворот вертолёта вправо, и многие члены группы увидели приземлившийся посреди зелёного поля СА. Он лежал на боку, рядом был виден парашют. И сразу же сработали двигатели мягкой посадки корабля. Это встревожило специалистов, находившихся на борту вертолёта, так как двигатели должны были включиться перед посадкой СА, у самой земли.
Вертолёт приземлился в 70–100 метрах от СА, над которым стояло облако чёрного дыма. Все ринулись к аппарату.
И только подбежав к нему, поняли, что помощь космонавту уже не нужна. Внутри аппарата разрастался пожар. Со стороны двигателей мягкой посадки, в нижней части СА, прогорело дно, и струйки раскалённого жидкого металла вытекали на землю.
Группа спасателей немедленно приступила к тушению пожара. Пенные огнетушители не помогли, пришлось забрасывать землёй. За время тушения произошло полное разрушение аппарата, и это место приняло вид земляного холмика, под вершиной которого лежала крышка люка-лаза.»
Собственно, ни в одном современном документе нет упоминаний о том, что спасателям удалось услышать Комарова. А существовала ли вообще такая возможность?
Если внимательно изучить циклограмму посадки, видно, что здесь не помогли бы ни щелевая антенна, ни антенны в стропах основного парашюта. Первая уже успела переключиться в режим маяка, а основной парашют так и не вышел. Но поставить окончательную точку в этом расследовании, к сожалению, нельзя. Ибо остаётся открытым вопрос, были ли антенны в стропах запасного парашюта. На современном «Союзе-ТМА» они есть, но при этом существует информация (увы, из не очень достоверного источника), что их поставили туда только после полёта Комарова.



Всё, что осталось от В. М. Комарова.

То есть выходило, что при посадке Комарова действовал некий фактор, ранее себя так и не проявивший. Осталось выяснить, какой.
Вопрос о причине катастрофы интересовал не только комиссию. Б. Е. Черток вспоминает, что работники завода, оставшиеся на полигоне, решили провести собственный эксперимент, воспользовавшись для этого так и не отправившимся в космос штатным «Союзом-2».
Открыв люк основного парашюта, они зацепили подъёмным краном, через динамометр, вытяжной и стали его постепенно поднимать. Эксперимент должен был показать необходимое усилие для выхода парашюта. Представляете, как они удивились, когда, вытянув весь тормозной парашют, кран поднял за него спускаемый аппарат... Массы полностью снаряженного аппарата было мало для вывода парашюта! А ведь если бы у «Союза» Комарова раскрылись обе солнечные батареи, на этом аппарате полетели бы люди! Что занятно, о подпольном эксперименте госкомиссии так и не сообщили.
Анализируя сейчас все перипетии, понимаешь, что тогда сформировался такой коктейль из политики, техники и гонки со временем, что жертвы были, увы, неизбежны. Ведь если бы решили пускать «Союз» Комарова в беспилотном режиме, до работы парашюта дело бы просто не дошло, так как с теми отказами, что имелись на борту, посадить корабль мог только человек. Иначе говоря, вскоре после неудачного пуска аппарат был бы разорван системой автоматического подрыва, а на ещё один испытательный полет никто бы не пошёл. Тем более что такой беспилотный пуск наглядно показал бы, что есть класс аварий, с которыми может справиться только человек... Следующий старт, с участием «Союза-2», был бы уже пилотируемым, и не факт, что при групповом запуске погиб бы всего один космонавт.
Словом, как ни кощунственно это звучит, то, что на «Союзе-1» не открылась солнечная батарея, надо расценивать как везение...
Почему же не вышел основной парашют? Согласно выводам госкомиссии, виной тому был конструкторский просчёт. Когда парашют на высоте 10 км выходит из контейнера, в нём устанавливается давление, равное приблизительно 25% от земного. А стенки контейнера конструкционно являются частью внутреннего гермообъёма корабля, в котором поддерживается давление в одну атмосферу. Получившаяся разность давлений оказывает деформирующий эффект на корпус контейнера, в результате чего требуемое усилие для вывода парашюта сильно возрастает.
Версия, право же, очень красивая. Она хорошо объясняет также то, почему успешно сел «Космос-140»: ему «помог» прогар корпуса, два отказа скомпенсировали друг друга. Всё ясно и с «Союзом» №1, парашют которого срабатывал на куда меньшей высоте: первые варианты САС уводили СА примерно на 1 км.
Впрочем, были и такие факты, что плохо укладывались в официальную версию.
К примеру, она не объясняла подпольный эксперимент с «Союзом-2» и то, почему при сбросах с самолёта всё было в порядке. Но, как порой бывает, если факт не укладывается в схему, тем хуже для факта.
Однако вскоре появилась ещё одна версия развития событий.
Из-за своей неофициальности она так и не была отмечена в документах, но среди людей, изучающих историю космонавтики, считается основной.
Согласно штатной технологии изготовления «Союза», после нанесения на корабль теплозащитного покрытия он помещался в автоклав, где при высокой температуре происходила полимеризация смол, что повышало эффективность теплозащиты. По процедуре, прописанной при разработке аппарата, в автоклаве требовалось обрабатывать полностью собранный СА. Но при создании первых «Союзов» произошло небольшое отклонение от утвержденного плана. Просто производство парашютных контейнеров затянулось, и первые корабли попадали в автоклав без них. Казалось бы, мелочь, мало влияющая на конечный результат. Тем более что пуски беспилотные...
Пилотируемым «Союзам» №4 и №5 «повезло» больше: контейнеры были поставлены в срок, но не успели крышки к ним.
Как были закрыты эти контейнеры, никто уже не помнит; точно так же никто не подумал о том, как повлияют на поверхность контейнеров пары смол, образующиеся при полимеризации. Как вы помните, «Космос-140» продемонстрировал явные недоработки при создании теплозащиты, и именно её качеству уделялось особое внимание, а про парашюты тогда никто не думал.
И вот итог: внутренняя поверхность контейнера была покрыта очень вязким материалом, к которому парашюты просто прилипли. А перепад давления лишь усугубил эту ситуацию.
Эта версия также объясняла то, почему сбросы с самолётов были успешными. В тех полетах основные эксперименты направлялись на отработку парашютной системы, а потому СА попросту не имели теплозащиты. Для имитации её веса аппараты оклеивались пенопластом и никакой обработки в автоклаве не проходили.

Были ли приняты меры? — Конечно. Стенки контейнера усилили, стали полировать их внутреннюю поверхность, уделять особое внимание защищённости контейнеров при полимеризации... И это себя оправдало. За почти полувековую историю проблем с парашютной системой больше не было.


P. S. Кстати, знаете, что сказал Б. Е. Черток через многие-многие годы после трагедии, когда говорить стало, что называется, можно? (А может, у старого человека просто проснулась совесть.) Вот эти слова.
То, что случилось с Комаровым, — это наша ошибка, разработчиков систем. Мы пустили его слишком рано. Не доработали «Союз» до нужной надёжности. В частности, систему приземления, систему отстрела и вытяжки парашюта. Мы обязаны были сделать по крайней мере ещё один безотказный, настоящий пуск. Может быть, с макетом человека. И получить полную уверенность, как это сделал Королёв перед пуском Гагарина: два «Востока» слетали с макетом «Иван Иваныч». Гибель Комарова на совести конструкторов.








В первые часы о гибели Владимира Комарова знали только в Кремле. Л. Брежнев лично распорядился никому ничего не говорить: страна готовилась к Первомаю. В Москве, да и по всему Союзу тысячи людей ждали новостей о космическом полете. Накануне по телевизору показывали КВН, который в то время смотрела вся страна. И когда одна из команд вынесла плакат с нарисованным космическим кораблем и надписью «В космосе - «Союз-1»!», зрители буквально носили на руках участников передачи, как будто это они сами были героями космоса. В то время народ любил и восхищался покорителями космоса. А на следующий день о полете не прозвучало ни одного сообщения. Стало ясно - произошло что-то нехорошее... Одним из немногих, которому рассказали сразу все, и был Юрий Гагарин. Он сразу же вылетел на место трагедии. Люди были измотаны физически и подавлены морально. Юрий Алексеевич где-то раздобыл буханку черного хлеба, кусок колбасы и бутылку водки. Налил стакан, залпом выпил и заплакал. Товарищи впервые в жизни увидели этого мужественного человека плачущим. Он по-человечески любил Володю... Когда представители правительства улетели из Орска с останками погибшего космонавта в Москву, на месте трагедии военные и инженеры продолжили поиски. Они нашли новые фрагменты тела Владимира Комарова, но докладывать в Центр не стали. 25 апреля 1967 года, за сутки до официальных похорон в столице, товарищи сами похоронили в степи все, что удалось найти. Так что фактически это первая могила космонавта Комарова. На земельный холм заслуженный летчик-испытатель СССР, Герой Советского Союза С. Анохин положил военную фуражку. Она не принадлежала погибшему - просто есть такая традиция оставлять фуражку летчика на его могиле... На первую (по сути - вторую) могилу у Кремлевской стены приходят почтить память героя официальные лица, руководители страны, зарубежные гости. На вторую (первую!) в районе города Орска - только самые близкие: родственники, космонавты, друзья...