Комментарии на сайте

Styx прокомментировалРакеты вокруг Москвы. 24 ноября 2017 в 17:28

Глава 2. Что такое полк С-25.

1. Несколько слов об истории нашего полка.


Полк, в котором я служил, 633 зенитно-ракетный полк (в/ч 61978) располагался на первом кольце – теперь это автодорога А-107. Наш полк был образован 14 марта 1953 года, во время моей службы мы отмечали 20-летие полка. По этому случаю готовилась специальная наглядная агитация, отражавшая историю части, в подготовке материалов которой мне удалось участвовать. В связи с этим я имел доступ к некоторым архивным материалам полка, кроме того, у нас были офицеры, служившие в части с момента ее создания. На само празднование были приглашены уже уволившиеся офицеры – ветераны полка. Именно на основе полученной тогда информации я могу судить, как мне кажется, о строительстве комплексов. Кроме того, совсем недавно выяснилось, что моя мать, работая в начале 50-х годов в Подольском энергорайоне Мосэнерго, принимала участие в пусконаладочных работах на подстанциях, строившихся для обеспечения электроснабжения полков С-25. Возможно, и той, что питала нашу часть.
Все полки С-25 строились, что называется, по типовым проектам и состояли из четырех объектов: РТЦ (его еще называют ЦРН), стартового дивизиона – у нас он назывался выгоном, в Интернете можно встретить название «елочка» или «решетка», жилого городка и электроподстанции 35/6kV. Подстанции формально относились к Мосэнерго, но строились одновременно с другими объектами полков, теми же силами, и первоначально служили исключительно для электроснабжения этих полков. Во всех полках комплекса состав объектов был одинаков, некоторые отличия были лишь в архитектуре, если к ним применимо это слово. Особенно большие отличия по сравнению с дивизионом нашей части я наблюдал в паре полков второго кольца, которые мне удалось посетить во время службы. Жилые городки – это, пожалуй, единственные объекты, которые отличались друг от друга, хотя первоначально, как я понимаю, они тоже строились по одному проекту. Позже они могли быть значительно перестроены. Более подробно об объектах полков я расскажу ниже.
Строительство объектов первого кольца было начато в конце 1950 года, велось оно силами заключенных и, по словам одного из офицеров нашего полка, участвовавшего и в строительстве, с привлечением немецких военнопленных – специалистов-строителей. На первом этапе строились казармы, в которых до окончания строительства проживали заключенные. Это подтверждается тем, что даже во время моей службы часть жилого городка со стороны казарм была обнесена забором высотой порядка пяти метров, на углах которого были видны остатки вышек – почти как на зонах. К сожалению, мне не удалось тогда выяснить, где жили заключенные до постройки казарм. Возможно, это были какие-то другие сооружения, следов от которых ко времени моей службы не осталось. Параллельно велось строительство жилых городков, автодорог, электроподстанций и линий электропередач 35 kV. Строительство самих комплексов, по словам того же офицера, началось несколько позже. Возможно, это было связано с отсутствием на момент начала строительства необходимой документации. По его же словам, строительство объектов второго кольца было начато несколько позже, хотя в литературе указывается, что оба кольца строились одновременно. Косвенно, более позднее строительство полков второго кольца подтверждается тем, что часть их дивизионов выстроена не в полном объеме (сокращено число взводов), в то время как все полки первого кольца имели стандартную конфигурацию, а также то, что оборудование, установленное на дивизионах второго кольца, имеет более поздние даты выпуска. Также на это указывает и то, что до начала 1953 года вводились в строй только электроподстанции первого кольца.
Первые офицеры, судя по их воспоминаниям, стали прибывать в часть в начале 1952 года, когда на объектах еще велись строительные работы. К началу марта 1953 года полк был полностью развернут, строительные работы завершены, велся монтаж оборудования и его наладка. В этих работах принимал участие и личный состав части. 14 марта 1953 года полку был присвоен номер и вручено полковое Знамя – этот день и считается днем рождения части.
Боевое дежурство в полку, по воспоминаниям офицеров, началось осенью 1953 или 1954 года – здесь они разошлись во мнениях, кроме того, это никак не согласуется с данными, приводимыми в литературе, где временем принятия комплекса на вооружение называется май 1955 год. Тем не менее, в описи документов дежурного взвода первое упоминание о журнале передачи дежурств ПУС датировано, как я помню, 1 января 1954 года. К сожалению, к той части архива полка, где, по моему мнению, мог находиться этот журнал, а также приказы о заступлении на боевое дежурство, меня тогда не допустили. До окончания моей службы полк постоянно находился на боевом дежурстве за исключением периодов стрельб на полигоне.
Что касается штатной структуры полка, то, как я помню, она подразделялась на штаб, РТЦ, дивизион, автовзвод, комендантский взвод и хозяйственный взвод. В состав штаба входили: командир полка, начальник штаба и его заместитель, заместители командира полка (замполит, зампотех), и начальники (секретной части, строевой части, КЭЧ, начфин и начмед), главный энергетик, парторг и комсорг части, а также начальник первого отдела (гэбист-особист). У начальников частей штаба было еще какое-то количество подчиненных, в число которых входили как офицеры и сверхсрочники, так и срочники и вольнонаемные, но их должностей я уже не помню.
Структуру РТЦ нам приводили только в рамках курса молодого бойца, поэтому она в памяти не отложилась, помню только то, что офицеров было там чуть ли не больше, чем солдат.
Дивизион подразделялся на штаб, две батареи и ППР. Штаб дивизиона состоял из командира дивизиона, начальника штаба дивизиона, зампотеха, замполита и писаря. О составе ППР у меня, к сожалению, тоже не осталось воспоминаний. Что касается батарей, то это, пожалуй, единственное, что очень хорошо помню. Итак, каждая батарея состояла из командования (командир батареи, зампотех и замполит), старшины батареи, писаря (каптерщика) и пяти стартовых взводов. Во главе каждого стартового взвода был командир (офицер) и его заместитель (старший сержант), которым подчинялись электрик взвода (рядовой) и два отделения, состоявшие из командира отделения (сержант) и двух расчетов по три человека в каждом. Каждый расчет состоял из старшего номера (ефрейтора) и двух номеров (рядовых). Реально в батарее было по четыре взвода, пятый, хоть формально и существовал, но состоял из всяких подсобных сил: свинарей, строителей и прочей челяди, которую нельзя было показывать в штатном расписании. В боевое же время штатный состав стартовых взводов должен был быть доукомплектован до полного состава, т.е. до трех расчетов в каждом отделении за счет призыва военнослужащих из запаса.
Что касается остальных отдельных взводов полка, то их предназначение следует из их названий. В комендантский взвод входили писари штаба, секретчики и контролеры КПП. В состав хозяйственного взвода входили повара, кочегары котельной, электрик городка и другие военнослужащие, обеспечивавшие жизнедеятельность городка.


2. Объекты полков комплекса С-25.

2.1. Жилой городок.


Как я уже говорил выше, все объекты полков комплекса строились по стандартным проектам. Это касается и жилых городков, однако, со временем каждый из них в той или иной степени подвергался перестройкам – какие-то здания сносились, какие-то строились. Здесь я постараюсь описать жилой городок нашего полка таким, как я его запомнил, тем более, что описания жилых городков я нигде не встречал.
Почти все жилые городки полков комплекса, за редким исключением, строились на удалении от уже существующих населенных пунктов, обычно в лесу, и являлись экстерриториальными образованиями, подчинявшимися только соответствующим воинским квартирно-эксплуатационным частям. Первоначально все они обносились забором, защищавшим от проникновения на их территорию посторонних лиц. Со временем, правда, эта ограда ветшала и, на примере нашего городка, могу сказать, что большому счету уже не выполняла своих функций, особенно со стороны т.н. гражданского городка. Правда, со стороны казарм во время моей службы еще оставался глухой забор высотой порядка пяти метров, по верху которого была натянута колючая проволока, на углах которого виднелись остатки полуразвалившихся вышек. Возможно, этот забор еще оставался со времени строительства городка.
Большинство городков назывались именами писателей либо других выдающихся деятелей, однако, ни на одной карте их не было. Название почтового отделения, которое было в каждом таком городке, тоже не совпадало с его официальным названием. Это создавало большие трудности, например, в случае, если родители хотели посетить своих чад, проходивших службу в этих воинских частях, поскольку даже райисполкомах, зачастую, не могли сказать, где находится тот или иной военный городок. Тем не менее, каждый такой городок имел хорошую автобусную связь если не с Москвой, то с ближайшей железнодорожной станцией либо с райцентром. До нашего городка автобус ходил от метро «Калужская» (позже, по моему, от «Теплого стана») через каждые час-два.
Как и любой военный городок, наш городок начинался с КПП, где несли круглосуточную службу солдаты-контролеры из комендантского взвода. Ко времени прибытия рейсового автобуса туда обычно подходил и дежурный по части. Пропускной режим был довольно строгий: не смотря на то, что в части все друг друга знали, контролеры всегда требовали предъявления пропуска, за исключением случаев, когда подразделения выходили строем, но и в этом случае в журнале дежурства делалась запись о наименовании подразделения и количестве человек в строю. Позади дежурного помещения в КПП находилась небольшая комната свиданий, где приезжавшие родственники и знакомые могли встретиться с военнослужащими. Проход посторонних на территорию части осуществлялся только на основании специального пропуска, выписывавшегося командиром части или одним из его заместителей. Все эти строгости действовали только на КПП. Реально же на территорию городка можно было пройти свободно со стороны жилых домов офицерского состава – этими проходами пользовались как жители нашего городка, так и жители окрестных деревень, особенно мальчишки.
От ворот КПП шла прямая дорога, делившая, по сути, жилой городок на две части: справа от нее оставались строения, относившиеся непосредственно к воинской части, слева – жилой городок офицерского состава, мы его называли гражданским городком.
Сразу за воротами КПП справа располагалось караульное помещение, совмещенное с гауптвахтой. Караульное помещение внешне напоминало небольшой особнячок. Внутри находилось несколько помещений: комната отдыха бодрствующей смены – это было, пожалуй, самое большое помещение, комната начальника караула, комната отдыха, сушилка, туалет и две камеры гауптвахты. В комнате начальника караула стояла обычная койка и маленький стол с телефоном, туда же была выведена сигнализация. Реально сигнализацией был оборудован лишь склад оружия, все остальные точки (пост у Знамени части, КПП и несколько точек у складов) были оборудованы кнопками. В комнате отдыха стояли деревянные топчаны, окна были постоянно закрыты ставнями. Камеры представляли собой узкие помещения, к стенам которых были привинчены деревянные топчаны, напоминавшие полки плацкартных вагонов. Днем они поднимались и запирались на замок. Разговаривать с арестованными, а тем более выпускать их из камер, за исключением случаев вывода их на работы, было строжайше запрещено, однако эти запреты, в общем-то, не выполнялись. Да и случаев помещения на гауптвахту были единицы. В конце моей службы всех провинившихся стали отправлять на гарнизонную гауптвахту, находившуюся на 45-м километре Калужского шоссе, где охрану несли морские пехотинцы, обычно участвовавшие в парадах на Красной площади. По словам побывавших там, это было сущим адом – за неделю ребята там теряли до пяти килограммов веса и напрочь снашивали сапоги.
За караульным помещением вправо отходила дорога, которая вела к запасным воротам автопарка и к т.н. хозяйственному двору. Вдоль этой дороги справа было здание котельной, в котором располагались также баня и прачечная, далее вдоль нее по обеим сторонам были различные склады, в основном представлявшие собой сколоченные из досок деревянные пакгаузы. Вдали хозяйственного двора находились свинарник и телятник – места «ссылки» провинившихся военнослужащих, а также теплицы – предмет гордости одного из прапорщиков.
Пройдя далее по главной дороге, попадали на перекресток, вправо уходила дорога в автопарк, влево – в жилой городок. По пути в автопарк слева был вход в почтовое отделение, занимавшее небольшое помещение в торце здания штаба, далее располагался плац, за ним – казарма РТЦ, в левом крыле которой находилась библиотека. Справа от этой дороги также располагались склады, далее, не доходя автопарка – офицерская столовая, которая также выполняла функции солдатской чайной. Это здание, по всей видимости, было построено значительно позже, поскольку внешне напоминало «стекляшку». Позади нее был капитальный, красного кирпича, склад вооружения, где хранилось стрелковое оружие.
Далее по главной дороге справа находилось здание штаба, а напротив него, слева – хоккейная коробка, в летнее время на ней оборудовали волейбольную площадку. С обеих сторон дороги вдоль штаба росли красивые высокие лиственницы, однако, когда я посетил часть в 1976 году, оказалось, что по приказу нового командира части полковника Иванова, они все были спилены, остались лишь пни.
За штабом главная дорога упиралась в спортивный городок, включавший в себя и футбольное поле, налево шла вторая дорога в жилой городок, справа от нее, за футбольным полем было большое здание клуба; направо – к солдатской столовой, располагавшейся напротив плаца. Позади столовой, тылом к футбольному полю, стояла казарма второй батарей, напротив нее – наша казарма – первой батареи.
Все казармы и здание штаба были деревянные, сложенные из бруса и оштукатурены. Вход в казармах располагался в середине здания и был оформлен как открытая веранда, входные двери были двустворчатые, вторую створку открывали обычно при объявлении тревоги. От входной двери шел небольшой коридор, прямо напротив которого располагалась тумбочка дневального и телефон, сверху – звонок громкого боя, оповещавший о тревоге. Вправо и влево отходил довольно широкий коридор, где обычно проводилась проверка личного состава, покрытый кафельной плиткой. В концах этого коридора располагались жилые помещения. В нашей казарме и казарме РТЦ было только по одному жилому помещению – в правом конце коридора, в левом конце коридора у нас был спортивный зал, а в казарме РТЦ – глухая стена, за ней была библиотека. В казарме второй батареи справа было жилое помещение второй батареи, слева – хозяйственных взводов. По бокам коридора со стороны входа были учебные классы и ленинская комната, с противоположной стороны – каптерка, бытовая комната, умывальник с туалетом, оружейная комната. В нашей казарме еще две комнаты были отведены штабу дивизиона. Здание штаба имело почти такую же планировку за исключением того, что там отсутствовали жилые помещения, коридоры были значительно уже и покрыты линолеумом, по сторонам коридоров располагались кабинеты. Сразу слева у входа располагалось помещение дежурного, отделявшееся от коридора большим окном, прямо напротив входа стояло Знамя полка, охранявшееся караульным.
Позади нашей казармы, в углу, располагался небольшой чистенький деревянный домик, где находился лазарет. Между лазаретом и автопарком, позади казарм, были оборудованы полосы препятствий.
Та часть жилого городка, где жили офицеры, начиналась тоже сразу за КПП. Напротив караульного помещения, один за другим стояли два т.н. ДОСа (дома офицерского состава) – двухэтажные каменные дома по два подъезда в каждом, по-моему, на восемь квартир каждый. В первом из них проживали старшие офицеры, включая командира части, во втором располагалось офицерское общежитие и коммунальные квартиры. Позади ДОСов был пруд, оборудованный купальней, за прудом – магазин Военторга.
Между двух дорог, за хоккейной площадкой, и позади клуба располагались щитовые, т.н. «финские», домики на два входа каждый – там проживала основная масса офицеров и прапорщиков. По большей части одна семья занимала полдома, однако, в нескольких домиках семьям отводилось лишь по комнате. Эти домики были с печным отоплением и без удобств – туалеты были на улице. Уже тогда они были полностью амортизированы, во многих из них полы проваливались и текли крыши – нас часто направляли туда для проведения срочного ремонта, который выполнялся с использованием подручных средств.
Позади футбольного поля, в лесу, метрах в ста от забора, находилось стрельбище. Для прохода туда в заборе имелась дверь. В начале моей службы она запиралась на висячий замок, ключ от которого был у дежурного по полку. Позже замок куда-то исчез и проход туда был свободный. Стрельбище было вытянуто вдоль забора в направлении на север, на дальнем его краю был сравнительно высокий бруствер, поверх которого было навалено еще порядка двух метров бревен. Тем не менее, однажды, когда туда привезли стрелять стойбатовцев, пули на излете попадали точно на дежурные взвода дивизиона. На самом стрельбище были хорошо оборудованные стрелковые позиции, установлены около десяти различных электромеханических мишеней.


2.2. РТЦ.

Об РТЦ, или как его еще называют, ЦРН, и в литературе, и в Интернете, написано довольно много. Поэтому остановлюсь только на некоторых моментах, которые, на мой взгляд, остались неосвещенными. Скажу сразу, что на РТЦ я был всего пару раз, в связи с чем лишь кратко опишу то, что осталось в памяти.
Комплекс сооружений РТЦ располагался ближе всего к кольцевой дороге, хотя и не был с нее виден. До жилого городка от него было чуть более двух километров. По периметру он был окружен забором из колючей проволоки, был ли он оборудован сигнализацией наподобие тому, что было в дивизионе, сказать не могу. На въезде на территорию РТЦ находился КПП, дорога от которого вела к входу в чуть заглубленный большой бункер, являвшийся главным объектом комплекса. Рядом с ним находилось топливохранилище – две закопанные в землю цистерны, вмещавшие несколько тонн солярки, – для питания дизельной электростанции и резервуар с водой, использовавшейся для охлаждения оборудования. Справа, чуть в стороне, располагалась казарма дежурной смены, за ней – здание радиотехнических мастерских и склада. Кроме того, на территории было несколько вышек, на которых несли службу наряды из состава дежурной смены.
Внешне бункер РТЦ казался не особенно большим, поражали скорее антенны, находившиеся, если смотреть с дороги, слева от него. До этого я был хорошо знаком с различными типами РЛС, однако такие антенны я встретил впервые, в начале для меня был даже не понятен принцип их работы. Внутри бункер РТЦ был очень даже впечатляющим, особенно помещение командного пункта полка с планшетом боевой обстановки. Кроме этого в бункере находился центральный узел связи полка, аккумуляторная, распредустройство 6kV, дизельная электростанция и целый ряд других помещений.
Распредустройство было расположено в отдельном помещении, за металлической дверью, запиравшейся на замок и опечатывавшейся печатью. Оно состояло из шести ячеек, отделявшихся друг от друга металлической сеткой и закрывавшихся дверьми, все ячейки соединялись между собой 6kV алюминиевыми шинами. В первые две ячейки подводились фидеры от подстанции 35/6kV Мосэнерго (основной и резервный), от двух следующих питание подавалось на дивизион, в пятой был установлен трансформатор 6 kV/230V 320kVA , питавший оборудование РТЦ, из последней ячейки отходил фидер, питавший жилой городок.
В дизельной электростанции, которая тоже находилась в отдельном пемещении, было установлено три (если не четыре – точно уже не помню) танковых дизеля с генераторами, по-моему, по 200kVA каждый. Генераторы запускались автоматически при пропадании питающего напряжения от сети Мосэнерго, а также вручную при объявлении тревоги – в этом случае они находились в т.н. горячем резерве.
Отдельно хочется обратить внимание на грубую, на мой взгляд, ошибку, часто встречающуюся в Интернете и, к сожалению, кое-где в литературе: будто на комплексе С-25 наведение ракет на цели осуществлялось с использованием вычислительных машин (указываются ЭВМ БЭСМ и даже БЭСМ-6). Должен огорчить этих авторов – в то время вычислительная техника в современном ее понимании (цифровые ЭВМ) находилась еще в зачаточном состоянии. ЭВМ БЭСМ была действительно создана в 1952 году, но существовала в единственном экземпляре, поэтому, никак не могла быть использована в комплексе С-25. Первоначально, как нам рассказывали, для наведения ракет использовались т.н. «синусно-косинусные машины» на базе сельсинов – с ними я был уже знаком по другим РЛС. В дальнейшем, ввиду их инерционности, они были заменены электронными счетно-решающими приборами, работавшими на радиолампах. На мой взгляд, эти приборы представляли собой скорее аналоговые вычислительные машины, поскольку цифровая вычислительная техника в то время находилась в зачаточном состоянии. Их основной задачей была выработка т.н. сигналов рассогласования по азимуту и углу места между целью и наводимой ракетой – чем больше разность в соответствующих отсчетах – тем больше уровень сигнала, передававшегося на борт ракеты для управления соответствующими рулями. Таких приборов было 20 – по одному на каждую сопровождаемую цель.


2.3. Стартовый дивизион.

Дивизион располагался километрах в трех от жилого городка, если идти по дороге, однако от одного КПП до другого через лес была протоптана тропа, сокращавшая это расстояние почти вдвое. Официально пользоваться этой тропой было запрещено, но, не смотря на все запреты, офицеры, да и мы тоже, пользовались ею, когда на КПП городка не было никого из старших офицеров.
Со стороны подъездной дороги дивизион выглядел как обычная территория воинской части: глухой забор, поверх которого была натянута колючая проволока, КПП и железные ворота со звездами. Забор был только со стороны подъездной дороги, вся же территория дивизиона была окружена ограждением из колючей проволоки, представлявшей собой охранную систему, о которой расскажу несколько ниже. Лес вдоль ее наружной стороны был вырублен метров на десять, создавая хорошо просматриваемую зону. С внутренней ее стороны проходили т.н. вывозные дороги, отделявшиеся от нее довольно глубокими кюветами. Трава вдоль ограды выкашивалась, чтобы избежать ложных срабатываний охранной сигнализации. Первоначально дивизион окружали еще два ряда колючей проволоки, находившиеся друг от друга на расстоянии порядка двадцати метров, однако ко времени моей службы они уже почти сгнили, тем не менее, кое-где в лесу еще встречались проржавевшие предупреждающие таблички: «Запретная зона! Стреляют!». Перед КПП у дороги находился небольшой железобетонный ДОТ.
Сразу за воротами справа был бункер командного пункта дивизиона – несколько заглубленный и состоявший где-то из трех-четырех помещений, включая узел связи дивизиона. Наверху у него располагался железобетонный наблюдательный пункт, предназначавшийся для наблюдения за воздушной обстановкой, подвозом ракет и их стартами. Далее находилось здание ППР, похожее на гараж, в котором стояли топливозаправщики, водообмывщик (его еще называли «самовар», поскольку он мог нагревать перевозимую воду), компрессор и дежурные тягачи. В боевой обстановке в нем должна была производиться подготовка ракет перед их отправкой на позиции – проверка их оборудования и установка радиовзрывателей. В правой части здания в отдельном помещении находилась подстанция 6 kV , состоявшая из трех ячеек – в первую из них подходил кабель 6 kV из РТЦ, из второй отходил кабель на распредустройство шестого взвода, в третьей был установлен трансформатор 30 kVA, питавший ППР и командный пункт дивизиона. Позади здания ППР располагалась казарма ППР. Перед зданием ППР, сразу за КПП была сравнительно большая площадка приемки ракет.
Прямо от ворот шла центральная дорога длиной порядка полутора километров, делившая дивизион пополам – слева были позиции первой батареи, справа – второй. По этой дороге производилась доставка ракет на стартовые позиции. От нее на каждую батарею отходило по одиннадцать дорог. Первые, если смотреть от КПП, были выходы вывозных дорог – по ним с позиций должны были возвращаться тягачи, остальные десять – «каналы» – вели непосредственно к стартовым позициям и выходили на вывозные дороги, проходившие по периметру дивизиона. У каждой из тех дорог, что вели к позициям, стояли указатели, обозначавшие номер канала, состоявшего их двух цифр, например, 13 - 21. Первая, как я предполагаю, была условным номером полка, вторая – указывала номер канала. Если смотреть со стороны КПП, налево уходили дороги с номерами 11, 21, 12, 22, 13, 23, 14, 24, 15 и 25; направо – 41, 31, 42, 32, 43, 33, 44, 34, 45, 35. По все видимости, первое число здесь означает номер канала управления РТЦ. На каждой из этих дорог находилось по три стартовых позиции, нумерация позиций начиналась со стороны главной дороги. Канальные дороги попарно относилась к одному взводу, между ними, на уровне вторых позиций, находился бункер управления взвода, к которому от каждой их дорог взвода вели асфальтированные дорожки.
На вывозной дороге второй батареи, недалеко от ППР, располагались заправочные площадки ракет, где их при необходимости заправляли топливом и окислителем. Каждая из них представляла собой эстакаду высотой чуть больше метра – чтобы был удобный доступ к заправочным горловинам ракеты, находившейся на ТЗМ. Сверху был оборудован навес для защиты от осадков. Площадки для заправки топливом и окислителем были разнесены друг от друга метров на двадцать. Рядом с каждой из площадок, ближе к лесу, в землю были врыты по две емкости (цистерны), где хранились запасы каждого из компонентов. Как я помню, одна из них содержала учебный компонент, которым пользовались на тренировках, другая – боевой – эти емкости были всегда опечатаны. Вообще-то, как нам говорили, ракеты должны были приходить с базы уже в заправленном состоянии, поскольку, как я помню, запасов, хранившихся на дивизионе, могло хватить для заправки лишь нескольких бортов. Тем не менее, все стартовые расчеты постоянно проводили тренировки по заправке ракет.
В середине дивизиона, слева от центральной дороги, была казарма дежурных взводов, где во время несения дежурства жил личный состав – по одному взводу от каждой батареи, включая офицеров – командиров взводов. Казарма, в отличие от тех, что были в городке, была кирпичной, и строилась, по-видимому, значительно позже основных объектов дивизиона силами военнослужащих, поскольку качество ее строительства было значительно хуже. Вход в казарму был со стороны дороги посередине здания, на входе была небольшая застекленная веранда. За входной дверью был небольшой коридор, где стоял дневальный, сразу за входной дверью справа была дверь в бытовку, в ней слева была дверь в каптерку. В коридоре слева была дверь в жилое помещение дежурных офицеров – небольшую комнату, где помещались две койки и стол, прямо была дверь в жилое помещение личного состава, занимавшее основную площадь казармы. В правом углу его была дверь в столовую, соединявшуюся окном с раздаткой, вход в которую был с правого торца здания. В раздатке стоял металлический раздаточный стол, ванна посудомойки и электроплита, служившая для подогрева пищи и воды для мытья посуды. В середине правой стены жилого помещения был проход в умывальное помещение, вверху его была дверка в сушилку. Часть жилого помещения справа была огорожена металлической решеткой – там располагалась оружейная комната. В левом дальнем углу жилого помещения была дверь в Ленинскую комнату. Окна Ленинской и офицерской комнат, а также бытовки и столовой, выходили на дорогу. Казарма отапливалась водяным котлом, топившимся углем, вход в кочегарку был с правого торца здания рядом со входом в раздатку. Особого тепла котел, правда, не давал ввиду неправильной конструкции отопительной системы, хотя угля на отопление не жалели, – зимой температура в казарме редко поднималась выше десяти-двенадцати градусов. На чердаке казармы был установлен металлический бак для воды, объемом, наверно, 2 – 3 кубометра, воду привозили из городка на водообмывщике, справа от входа в казарму была выведена специальная труба, использовавшаяся для заполнения этого бака. Туалет («типа сортир») находился на некотором отдалении позади казармы. Сзади казармы располагался и хорошо оборудованный спортивный городок, включавший в себя волейбольную и футбольную площадки.
Пищу для дежурных взводов привозили тоже из городка на машинах, обычно на хлабовозке, в термосах, для офицеров – отдельно. В холодное время перед раздачей ее приходилось зачастую разогревать на плите. Почта также доставлялась этими же машинами. Почему-то к машинам, привозившим пищу, прикрепилось название «самолет», о его прибытии на дивизион дежурный по КПП всегда сообщал по телефону.
У дальней дороги десятого взвода (с номером 35) было здание химсклада, где хранились дезактивационные реактивы на случай ликвидации аварийных проливов топлива и окислителя. В этом же здании, в другом помещении, хранился ЗИП дивизиона. Насколько я помню, для ПУСов ЗИПа на дивизионе не было за исключением лампочек и прочей мелочи. При необходимости все ремонтные работы на ПУСах выполняли представители завода-изготовителя.
Каждый из взводов дивизиона, а их в стандартной конфигурации было десять, включал в себя бункер управления, две дороги (канала) и шесть стартовых позиций – по три на каждой дороге. Вокруг бункеров были выкопаны дренажные канавы, кроме того, рядом с каждым из бункеров были небольшие пруды – по всей видимости, за счет выемки земли, шедшей на засыпку бункеров. Купаться в них было нельзя из-за их заболоченности, однако в них водилась рыба, а на берегах некоторых из них селились утки. Также рядом с бункерами были оборудованы туалеты. Внешне все взвода дивизиона были одинаковыми, однако, в каждом полку был один взвод, с позиций которого можно было запускать ракеты с ядерной боеголовкой – у нас это был пятый взвод, на котором как раз мне и пришлось служить. Он отличался от других оборудованием, хотя эти отличия и внешне были малозаметны – несколько иначе выглядел ПУС, установленный в бункере, и кабель-мачты стартовых позиций были несколько другие. Сейчас уже не помню, можно ли было с него запускать обычные ракеты или нет, но на полигоне он был единственным взводом, с которого не выполнялись боевые пуски. Бункер представлял собой незаглубленное железобетонное сооружение, засыпанное землей. Официально он назывался укрытием. Он состоял из трех помещений: коридора, командного отсека и распредустройства 6kV. Исключение на нашем дивизионе составлял только бункер шестого взвода – у него с противоположной стороны от командного отсека было еще выстроено помещение для отдыха личного состава – большое помещение, оборудованное деревянными трехэтажными нарами, а также туалеты. Строительство такого же помещения было начато и на бункере первого взвода, но оно так и не было закончено – был лишь залит пол и начато возведение стен, но все это было брошено и к началу моей службы уже поросло деревьями. В основных помещениях бункера вдоль стен, ниже основного пола, проходили кабельные каналы, закрывавшиеся металлическими рефленками.
Изначально, по всей видимости, в каждом бункере нашего полка было по два входа – со стороны каждой из дорог – об этом говорит наличие порталов с каждой из сторон бункеров. Кстати, на полигоне в Капустином Яре в бункерах было тоже по два входа, правда, без порталов. По-видимому, позже один из входов каждого бункера был заложен кирпичной кладкой, а соответствующий портал засыпан. Входные двери бункеров первой батареи были обращены в сторону конца дивизиона, а второй батареи – в его начало, все они запирались навесными замками, ключи от которых были у командиров соответствующих взводов и дежурного электрика батареи. Гермодвери, похоже, изначально были смонтированы тоже только между коридором и командным отсеком, на входах в бункера они появились позже – об этом говорит их разная конструкция даже в пределах одной батареи. На полигоне внешних гермодверей не было – входы закрывались обычными деревянными дверями. То же можно сказать и о ФВУ (фильтро-вентиляционных установках) – первоначально они находились только в командных отсеках и были оборудованы одним фильтром, забор воздуха при этом производился из коридора. Ко времени начала моей службы в коридоре каждого бункера была уже смонтирована дополнительная ФВУ, снабженная внешним воздухозаборником с защитой от ударной волны. Могу предположить, что они были смонтированы одновременно с монтажом внешних гермодверей – было явно видно, что эти ФВУ были установлены там значительно позже постройки бункера. Во время моей службы было принято решение установить дополнительные воздушные фильтры для этих установок, для чего нам пришлось пробивать дополнительные отверстия во внешней стене рядом с входом для установки еще одного воздухозаборника.
За входной гермодверью бункера находилось небольшая дегазационная камера, отделявшаяся от коридора кирпичной стенкой с фанерной дверью, запиравшейся изнутри на щеколду. Стенка явно была построена значительно позже нежели сам бункер. Предполагалось, что в боевой обстановке в этой камере личный состав будет проводить дегазацию средств защиты перед входом в бункер. Однако, ее размеры были таковы, что там могло поместиться только два человека, кроме того, кирпичная стена и дверь в ней были отнюдь не герметичны, поэтому, могу предположить, что все это строилось для проформы.
В конце коридора, там, где когда-то был второй выход, находился шкаф, где хранились кабели обогрева ракет, переносные лампы, использовавшиеся при установке ракет в темное время суток, ящики с инструментом для проведения регламентных работ на позициях и другое вспомогательное оборудование расчетов. На каждую стартовую позицию полагался один кабель обогрева (на пятом взводе – два), три переноски и один комплект инструментов. Из всего этого реально были в наличие только кабели, переносок в лучшем случае было шесть, про инструмент и говорить нечего, хорошо, если набирался один полный комплект и два-три ящика для его хранения на взвод – остальное было растащено. В коридоре, перед шкафом, вдоль стен были оборудованы места отдыха личного состава – шесть поднимавшихся нар (по три с каждой стороны) по типу полок плацкартного вагона. Для крепления нар к стенам использовались металлические уголки. Сами нары закреплялись в горизонтальном положении металлическими оттяжками и дополнительно скреплялись между собой попарно шпингалетами. Между собой мы называли их «самолетами». На них свободно могло разместиться девять человек. Предполагалось, что там будут располагаться расчеты в боевой обстановке. Кроме того, в каждом бункере была цистерна из нержавейки объемом порядка 500 литров с запасом питьевой воды (удивительно, что вода в них не протухала) и ружейная пирамида.
Главным помещением бункера был командный отсек – во время боевой работы там должны были находиться командир взвода, его заместитель и электрик взвода. Этот отсек, как я уже отмечал выше, был отделен от коридора гермодверью, за ней была еще одна, обычная деревянная дверь, оборудованная сигнализацией, выходившей на пульт оперативного дежурного полка, располагавшегося в РТЦ. Слева за этой дверью был магнитный пускатель системы вентиляции и металлическая дверь в распредустройство, запиравшаяся на замок и опечатывавшаяся печатью главного энергетика полка. Далее стоял металлический шкаф с документацией взвода, запиравшийся на ключ и опечатывавшийся печатью командира соответствующего взвода. Над ним, на специальной металлической полке, – аккумуляторы аварийного освещения (10-ЖН-60), питавшие лампочки аварийного освещения командного отсека (одна из них располагалась над аккумулятором, вторая - позади ПУСа) и распредустройства. Кроме того, в обоих помещениях имелись розетки для подключения переносок, питавшихся тоже от аккумуляторов. В левом дальнем углу располагался силовой электрощит, над ним – конденсаторная батарея, предназначавшаяся для компенсации реактивной мощности при работе электромоторов подъемников. Прямо напротив входной двери было рабочее место командира взвода – стол, на котором стоял телефон внутренней связи дивизиона. Над столом – выключатели освещения. До сих пор не понимаю, почему по проекту их поставили туда, а не у входа в помещение – найти их в кромешной темноте было всегда проблемой. Посередине этого помещения располагался ПУС (пульт управления стартом) – главное устройство, ради которого, наверно, бункера и были созданы. За ним, в правом дальнем углу, – зарядное устройство ВСА-111 для зарядки аккумуляторов аварийного освещения. Помещение отапливалось четырьмя электрическими печками трамвайного типа мощностью по 2kW каждая. В бункерах дежурных взводов (третий и восьмой), а также на пятом взводе в командном отсеке хранились и имитаторы борта ракеты, служившие для проверки ПУС и пусковых каналов РТЦ – по три на взвод. Имитаторы хранились в деревянных, опечатанных печатями ящиках.
ПУС состоял их двух стоек – по одной на каждый канал. Между ними располагался телефонный коммутатор на десять номеров, позволявший связаться со всеми стартовыми позициями взвода, а также с центральным коммутатором полка, находившимся в РТЦ. Кроме того, он был соединен двумя прямыми проводами с командным пунктом полка – по одному передавались доклады о боевой работе взвода, по второму – принимались команды с полкового командного пункта – он был также присоединен к динамику громкой связи, располагавшийся над коммутатором. Над динамиком был установлен звонок громкого боя – он использовался как средство передачи сигнала «Тревога».
Каждая стойка ПУСа состояла из блока питания, находившегося внизу, блока включения цепей обогрева ракет и трех блоков контроля и управления стартом – по одному на каждую позицию канала. Сейчас уже я вряд ли смогу точно описать все органы управления и сигнализации, находившиеся на этих блоках, скажу только, что на каждом блоке контроля и управления стартом был электромеханический таймер времени подготовки ракеты, сигнализационные лампы подключения стартового разъема кабель-мачты, срабатывания бортовых систем ракеты при пуске и аварийных ситуаций на борту ракеты. Также там были кнопки включения ракеты на подготовку, снятия с подготовки и кнопка пуска. Все кнопки закрывались металлическими колпачками, а кнопка старта была дополнительно опечатана печатью для предотвращения несанкционированного пуска. Сзади каждого блока находились клеммники, на которые были расшиты жилы кабеля, приходившего с РТЦ, а также кабелей, уходивших на клеммные коробки кабель-мачт соответствующих стартовых позиций. По этим кабелям передавались команды от РТЦ как на ПУС, так и на ракету, а также ответы от соответствующего оборудования. Все жилы кабелей были с обеих сторон пронумерованы и снабжены наконечниками под винты. Сверху и сзади ПУС закрывался металлическими щитами, рукоятки которых были стянуты контровочной проволокой и опломбированы свинцовыми пломбами завода-изготовителя. Тем не менее, поскольку в ходе регламентных работ было необходимо прозванивать цепи управления, мы находили возможность вскрыть их, не повреждая пломб.
ПУС был, пожалуй, самым секретным устройством бункера. По инструкции ПУС должен был быть постоянно в зачехленном состоянии, однако, в действительности, чехол был всегда свернут, и лежал на крышке ПУСа, поскольку иначе не было никакой возможности добраться до коммутатора. Единственно, когда мы их зачехляли, это перед приездом какой-либо комиссии или представителей завода. Документация по ПУСу хранилась у секретчиков и выдавалась командирам взводов только с разрешения командира дивизиона или его заместителей. Принципиальная схема блока контроля и управления представляла собой простыню размером порядка 2 на 3 метра. Все цепи управления были построены только на реле и линиях задержек, в них не было ни одного электронного элемента. Кроме управления, через ПУС осуществлялось и питание борта ракеты после ее установки на стол, в том числе и ее обогрев при низких температурах воздуха.
ПУСы, похоже, неоднократно модернизировались – во время моей службы, перед прибытием в полк новых типов ракет (по-моему, 217МА), у нас работала бригада из «Алмаза» в составе трех человек – монтажник и два инженера. Они что-то изменяли в цепях блоков управления – тогда-то мне и удалось увидеть внутренности этих блоков.
Для проверки работы ПУСа использовались имитаторы, которые также имели гриф «Секретно» (имитаторы пятого взвода имели гриф «Сов.секретно») и хранились в опечатанных ящиках. Имитатор позволял полностью имитировать работу бортового оборудования ракеты за исключением ее радиооборудования, включая задержки их срабатывания, а также все возможные аварийные ситуации. Кроме того, он позволял измерять времена срабатывания основных реле блоков управления ПУСа, задержки между их срабатываниями и параметры цепей питания. В комплект имитатора входили: сам имитатор, кронштейн крепления имитатора к стойке кабель-мачты и блок сопротивлений, имитировавших нагрузку борта и цепей обогрева.
Имитатор представлял собой металлический ящик размером приблизительно 0,5 х 0,5 х 0,3 метра, весом 32 кг (имитаторы пятого взвода весили 38 кг) по его бокам были ручки для переноса и направляющие для его установки на кронштейн. Передняя панель имитатора закрывалась откидной крышкой, которая в открытом состоянии фиксировалась специальными упорами. На задней панели имитатора располагался бортщиток, закрывавшийся подпружиненной крышкой, аналогичный тому, что был установлен на ракете, к нему подключался стартовый разъем кабель-мачты. На передней панели имитатора располагались органы управления – переключатели режимов работы, кнопки и выключатели, позволявшие имитировать работу бортового оборудования ракеты, а также индикационные лампочки и измерительные приборы – секундомер, вольтметр и амперметр. Кроме того, там имелась телефонная трубка для связи с ПУСом, а также разъемы подключения блока сопротивлений. Схем имитаторов я не видел, но они, как и блоки управления ПУСов, были изготовлены исключительно на электромеханических элементах. Блок сопротивлений представлял собой тоже металлический ящик с вентиляционными отверстиями, внутри которого располагались штук шесть сопротивлений, выполненных из проволоки. Этот блок подключался к имитатору двумя кабелями, в процессе работы сопротивления иногда нагревались до красна.
Перед началом проверки на кабель-мачту с помощью специальных хомутов крепился кронштейн, затем между его направляющими заталкивался имитатор, после чего к имитатору подключался стартовый разъем кабель-мачты. По инструкции к имитатору надо было обязательно подключать блок сопротивлений, однако, если не предполагалось проверять цепи обогрева, то мы их даже не вытаскивали из ящиков. После подключения имитатора к стартовому разъему электрик звонил со шкафа управления стартовой позиции на бункер (в имитаторе индуктора вызова не было) и докладывал о готовности. Дальнейшие переговоры шли через трубку имитатора. Проверку всегда проводили вдвоем: замкомвзвода с ПУСа давал по телефону команду выбора режима работы и/или включения какого-либо выключателя на имитаторе, что соответствовало срабатыванию соответствующего элемента борта, либо запускал исполнение команды с ПУСа. Электрик либо выполнял эту команду, либо следил за прохождением команды ПУСа по индикации имитатора и фиксировал по секундомеру имитатора время ее исполнения. Время прохождения команд фиксировалась с точностью до миллисекунд. При этом измерительный секундомер имитатора был тоже электромеханическим. За время моей службы не было случая, чтобы результаты проверок выходили за рамки допустимых значений. Аналогично проходила и проверка каналов управления РТЦ, в этом случае команды задавал оператор пуска станции – обычно проверяли прохождение команд пуска и правильность их индикации на станции и на ПУСе.
Силовой распределительный щит, который находился в командном отсеке, условно делился на две части: слева находились входные цепи, куда подходили кабели от низковольтных обмоток трансформаторов, с плавкими предохранителями и соответствующими органами коммутации – ножевыми выключателями, справа – выходные цепи, подключавшиеся к токоведущим шинам через автоматы. Сверху располагались измерительные приборы: в левой части вольтметр и амперметр цепей трансформатора 50 kVA, далее – вольтметр цепей трансформатора 30 kVA, вольтметр и амперметр аккумуляторной батареи. Вольтметры вторичных трансформаторных цепей позволяли измерять как фазовые, так и линейные напряжения, используя соответствующие переключатели, располагавшиеся рядом с вольтметрами. Автоматы выходных цепей были расположены в два ряда по вертикали. Слева – шесть автоматов включения питания стартовых позиций плюс один резервный (на третьем бункере к нему было подключено питание казармы дежурных взводов). Справа – семь автоматов цепей питания оборудования бункера – освещение, отопление, вентилятор, выпрямитель, конденсатор, аварийное освещение и резерв. При включении автомата аварийного освещения, последнее включалось автоматически при пропадании питающего напряжения – для этого в распредщите было установлено специальное реле. Емкости полностью заряженных аккумуляторов хватало на сутки непрерывной работы аварийного освещения.
Распредустройство было отделено от командного отсека металлической дверью, запиравшейся на замок и опечатанной печатью главного энергетика. Вход туда разрешался только с его разрешения за исключением аварийных случаев. Внутри распредустройства находились четыре ячейки, отделявшиеся друг от друга металлической сеткой и закрывавшиеся дверьми, все ячейки соединялись между собой 6kV алюминиевыми шинами. В каждой ячейке был установлен 6kV трехфазный выключатель нагрузки ножевого типа, снабженный дугогасящими камерами, а также плавкие предохранители на каждом фазе. В две первые ячейки подводились питающие 6kV фидеры от соседних взводов (на первом взводе – из распредустройства РТЦ, на шестом – от распредустройства ППР). В третьей ячейке располагался трансформатор 6 kV/230V 50kVA, питавший стартовые позиции и вспомогательное оборудование бункера, в четвертой – трансформатор 6 kV/230V 30kVA, для питания ПУС. До сих пор мне не понятно, каким образом трансформаторы устанавливались в распредустройство – их размеры значительно превышали дверные проемы. Более подробно о системе электропитания полка расскажу ниже.
Стартовые позиции примыкали к канальным дорогам и отделялись от них столбиками наподобие тех, что использовались в 50-е годы прошлого века на опасных участках шоссейных дорог, они не позволяли транспортным средствам случайно наехать на подъемник, которые в темное время суток был практически не виден. Каждая позиция состояла из подъемника, стартового стола, кабель-мачты и шкафа управления. Стартовый стол и подъемник крепились гайками к шпилькам, утопленным в бетонное основание. Вдоль направляющих подъемника были сделаны железобетонные направляющие для колес полуприцепа, облегчавшие его постановку в опорное устройство. Все устройства стартовых позиций, за исключением шкафа управления, были всегда в зачехленном состоянии. Большинство стартовых позиций взводов, не связанных с боевым дежурством, во время моей службы были законсервированы, для тренировок было оставлено по одной-две позиции на взвод – обычно вторые позиции на каждой дороге.
Подъемник состоял из лебедки, направляющих и двух стрел. На лебедке был установлен редуктор, соединенный с электродвигателем и валом штурвала ручного подъема. Переключение редуктора с электродвигателя на штурвал и обратно производилось специальным рычагом, после переключения на штурвал цепи включения электродвигателя были заблокированы. Кроме того, лебедка имела тормозной барабан, позволявший фиксировать подъемник в любом положении. Перед лебедкой со стороны направляющих находилось опорное устройство полуприцепа – в него заводились и запирались специальными замками цапфы опорной станины полуприцепа. Направляющие были выполнены из двутавра. На внутренней стороне одной из направляющих были закреплены три т.н. концевых выключателя. Дальний выключатель (относительно лебедки) соответствовал исходному (опущенному) положению подъемника. Средний – положению окончания т.н. «первого подъема», когда стрелы упирались в соответствующее гнездо полуприцепа. Последний выключатель, ближайший к лебедке, соответствовал вертикальному положению полуприцепа. Они предназначались для размыкания цепей питания электродвигателя по достижении стрелами соответствующих положений. Стрелы имели трубчатую конструкцию. Один конец первой из них был зафиксирован со стороны лебедки посредством шарнирного соединения. Вторая стрела своим дальним от лебедки концом опиралась на катки, скользившие по внутренним поверхностям направляющих. На одних осях с катками по обе стороны стрелы находились подвижные шкивы полиспастной системы. Неподвижные шкивы были закреплены на оси шарнирного соединения первой стрелы. Концы тросов (их было два), были жестко закреплены со стороны направляющих на станине лебедки. Далее они шли на подвижные шкивы, оттуда – на неподвижные шкивы, затем – снова на подвижные и уже оттуда – на барабан лебедки. В исходном состоянии и до начала «второго подъема» стрелы соединялись между собой подвижным сочленением. После начала второго подъема стрелы подъемника выходили из взаимного сочленения, и окончательный подъем производился посредством только второй стрелы. При этом первая оставалась в поднятом положении за счет фиксатора в шарнирном сочленении. Управление электрической частью подъемника производилось из шкафа управления. Подъем ракеты мог производиться как с помощью электродвигателя лебедки, так и вручную, посредством штурвала. При этом окончательное вывешивание ракеты над стартовым столом производилось только вручную.
Стартовый стол отстоял от лебедки где-то на полметра и состоял из рассекателя пламени, трех винтовых домкратов, станины и установочного стола. Домкраты предназначались для подвода стола под ракету и выставления его горизонтальности. Для выполнения последней операции на станине имелось два жидкостных уровня, закрывавшихся металлическим колпачком. Все три домкрата имели штурвалы с рукоятками и могли работать как синхронно (от одного штурвала), так и по раздельности, что позволяло быстро устанавливать стол в строго горизонтальное положение и подводить его под висящую на кронштейнах полуприцепа ракету. Установочный стол представлял собой систему из соединенных между собой стойками двух колец (опорного и переходного), свободно вращавшихся на станине. Между станиной и опорным кольцом в специальном желобе находились металлические шарики, что делало конструкцию похожей на шарикоподшипник, однако деталей этой конструкции уже не помню. На наружной поверхности опорного кольца была нанесена угломерная шкала, по которой устанавливался первоначальный курс стрельбы, поскольку ракета, после отрыва от стола и набора некоторой высоты отклонялась газовыми рулями строго в заданном направлении. После поворота установочного стола на заданный азимут, он фиксировался специальным эксцентриком. В верхней части установочного кольца было четыре стакана, снабженных запорными механизмами. В эти стаканы заходили установочные болты ракеты и запирались в них попарно запорными механизмами. Запорные механизмы были соединены тягами с двумя исполнительными механизмами, представлявшими собой металлические пластины, приваренные к осям, расположенным, по-моему, внутри переходного кольца. Горизонтальное положение исполнительных механизмов соответствовало запертому положению запорных механизмов. Для фиксации запорных механизмов в запертом положении использовался специальный шплинт (чека) из мягкого металла, которую можно было вставить в соответствующее гнездо лишь в случае, если оба запорных механизма были в запертом состоянии. При пуске ракеты под действием газовой струи происходил поворот исполнительных механизмов, шплинт срезался, освобождая запорный механизм.
Кабель-мачта стояла чуть в стороне от стартового стола и состояла из герметически закрывавшейся клеммной коробки, в которую заходили кабели от ПУСа, там они соединялись с кабелями стартового разъема кабель-мачты. Сбоку клеммной коробки находились разъемы цепей обогрева борта ракеты, закрывавшиеся заглушками. Сверху клеммной коробки выходила собственно кабель-мачта, представлявшая собой металлическую трубу высотой около метра с изогнутым в направлении стартового стола концом. Внутри нее проходили три кабеля, соединявшиеся со стартовым разъемом. Каждый из них имел асбестовое покрытие для предотвращения перегорания в потоке раскаленных газов от стартующей ракеты. Стартовый разъем был прямоугольного сечения, примерно 15 на 5 см и был выполнен из довольно толстого металла на базе алюминиевого сплава. По бокам у него находилось два пружинных толкателя с фиксаторами, а сверху выходил тросик механизма зацепления замка, крепившийся другим концом к кабель-мачте. С торцевой части разъема располагались контакты, спрятанные под подпружиненной гетинаксовой площадкой, их общее число было более ста. В середине контактного поля было отверстие замка – с его помощью разъем удерживался в бортщитке ракеты. При натяжении тросика замок освобождался, и разъем, за счет силы пружинных толкателей, отсоединялся от борта ракеты. Контактная часть разъема закрывалась герметичной крышкой, после чего разъем подвешивался на кабель-мачту. Со стороны стартового стола к клеммной коробке крепился отбойник, представлявший собой металлическую пластину, покрытую слоем резины – в него ударялся стартовый разъем после отстыковки от ракеты.
Шкаф управления располагался метрах в пяти от подъемника. Внутри него располагался пульт управления подъемником, телефонный аппарат связи с бункером и понижающий трансформатор, питавший цепи освещения. Снаружи шкафа были разъемы подключения переносок, использовавшихся при работе в темное время суток. Пульт управления подъемником состоял из пакетника, переключавшего режимы работы подъемника – его положение «Подготовка» соответствовало первому подъему, «Установка» – второму и блока магнитных пускателей. На блоке магнитных пускателей были расположены кнопки управления электродвигателем подъемника («Вверх», «Стоп» и «Вниз»). Кроме того, шкаф управления позволял осуществлять обогрев борта ракеты без включения ПУСа.
Летом 1972 года на стартовых позициях дежурных взводов нашего дивизиона были установлены металлические конструкции, позволявшие накрывать маскировочной сеткой находившиеся на позициях ракеты. Они представляли собой три металлических столба, выполненных из труб диаметром сантиметров двадцать, высотой 4 – 5 метров, соединенные между собой трубой, к которой крепилась поворачивающаяся на ней как на оси, прямоугольная рама из металлических уголков, обтянутая маскировочной сеткой. К краям рамы, противоположным дороге, были приварены куски рельсов для создания противовеса. Под действием этого противовеса рама находилась в вертикальном положении. К верхним частям рамы крепились два троса, которые позволяли перевести конструкцию в горизонтальное положение, при котором ракета оказывалась закрытой сверху маскировочной сеткой. Тросы, в свою очередь, крепились к анкерам в бетонке. Это было сделано после того, как где-то в начале 1972 года стали отслеживаться пролеты американских спутников фоторазведки (об этом расскажу ниже). Интересно то, что эти конструкции устанавливали гражданские из какой-то строительной фирмы. На период установки, ракета с той позиции, где велись работы, вывозилась. Кроме того, на нескольких позициях других взводов, где обычно проходили тренировки личного состава, чуть в стороне от стартовых столов, были установлены столбы с прожекторами, освещавшими стартовые позиции и позволявшие проводить тренировки в темное время без использования переносок.
+1

Styx прокомментировалРакеты вокруг Москвы. 24 ноября 2017 в 17:25

Воспоминания о С-25.

Несколько слов об этих записках.

Написать эти воспоминания меня побудил тот большой интерес к системе ПВО С-25, который был проявлен посетителями нескольких форумов Интернета к моим сообщениям, посвященным этой теме. Тем более что официально изданные воспоминания касаются, в основном, вопросов создания и развития этой системы, но, отнюдь не того, как проходила служба в полках. Кроме того, с каждым годом становится все меньше людей, способных рассказать об этом, что называется, от первого лица.
Все написанное здесь основано на моих личных воспоминаниях о службе, беседах с офицерами, часть информации была почерпнута из технической документации и документов из архива полка, к которым во время службы я имел доступ, а также на тех немногих записях, что удалось сохранить. К сожалению, за прошедшие годы многое успело забыться, особенно фамилии и даты, поэтому, не смотря на все старания, эти записки могут содержать некоторые фактологические ошибки, за что заранее приношу читателям свои извинения.
При желании в Интернете можно найти много дополнительной информации, посвященной С-25, в том числе с точными техническими характеристиками отдельных ее элементов. Поэтому здесь я привожу только те данные, которые, на мой взгляд, могут представлять интерес и которые не нашли отражения в официальных материалах по системе. Хочу также отметить, что часто информация, приведенная в Интернете, особенно, на неофициальных сайтах, бывает очень противоречива и ошибочна, поэтому доверять ей особо не следует.


Глава 1. Как начиналась моя служба.


Мое знакомство с комплексом С-25 началось в 1971 году. Волею судеб я был призван в армию и попал в один из полков Первой армии особого назначения Московского округа ПВО. Не буду описывать весь путь от дома до места службы, скажу только, что уже в военкомате нам было сказано, что служить мы будем в войсках ПВО под Москвой. К тому времени у меня за плечами были законченное среднее образование, попытка поступления в ЛЭТИ, работа на радиозаводе и законченные с отличием курсы операторов РЛС при ДОСААФе.
25 мая утром мы, группа новобранцев из Эстонии, порядка пятидесяти человек, в сопровождении нескольких офицеров, прибыли поездом в Москву. После этого на метро мы проследовали на Белорусский вокзал, где сели в электричку. Особых воспоминаний об этом этапе пути у меня почему-то не осталось, за исключением, пожалуй, того, как москвичи шарахались от нашей группы на всем протяжении пути. Происходило это, по-видимому, оттого, что часть нашей команды, не смотря на запреты и проверки, смогла каким-то образом довольно сильно напиться в поезде. Кроме этого, многие, наслушавшись на сборном пункте разговоров о том, что хорошую одежду будут отбирать, постарались привести ее в состояние ветоши, поотрывав рукава и наделав всевозможных надрезов. Таким образом, по прибытии в Москву, мы представляли собой полуоборванную и полупьяную толпу, которая действительно могла испугать кого угодно.
Где-то к середине дня мы прибыли в Голицино, где, как позже выяснилось, располагался один из корпусов армии. Разместили нас в спортивном зале. Через некоторое время стали прибывать «покупатели» – один или несколько офицеров в сопровождении сержантов. По прибытии каждой такой группы нас всех строили и начинали вызывать по одному из строя, после чего отобранные убывали к месту прохождения службы. Не могу сказать, сколько времени все это продолжалось, поскольку по совету знакомых, уже отслуживших в армии, часов с собой я не взял. За окнами уже начало смеркаться, когда, наконец, очередь дошла до меня. Кроме меня были вызваны еще пять человек. После сверки наших документов нас вывели на улицу, посадили в автобус и мы поехали в часть.
По пути наши сопровождающие, а их было всего двое, представились – майор Первушин и сержант Красавин. Они сообщили нам, что мы будем служить в одной из лучших воинских частей округа, претендующей на награждение Переходящим Красным знаменем. Сержант Красавин вкратце рассказал нам о том, что ожидает нас в ближайшее время, сообщив, что до конца карантина он будет нашим начальником – заместителем командира взвода – и по всем вопросам надо обращаться к нему. Особо он отметил то, что теперь нам следует подчиняться командам старших по званию, а передвигаться только строем. Стоит отметить, что с самого начала он произвел на нас очень хорошее впечатление. Во время дальнейшей службы я не раз отмечал, что он имеет авторитет и у старослужащих. И это не смотря на то, что он прослужил всего на полгода больше нас – на тот момент он только что окончил сержантскую школу.
Ехали мы, наверно, около часа. Дорога все время шла через лес, лишь изредка мы проезжали какие-то населенные пункты, однако, у дороги я не заметил никаких указателей с их названиями, а поскольку солнце уже село, то сориентироваться, в каком направлении нас везут, не было никакой возможности. Машин тоже не попадалось – ни встречных, ни попутных. Лишь позже я узнал, что ехали мы по т.н. первому кольцу, которое в то время было закрыто для движения гражданского автотранспорта. Через какое-то время автобус остановился перед воротами КПП, они открылись, и мы въехали на территорию части.
Нас встретил дежурный по части, который еще раз произвел сверку наших документов с данными личных дел. После этого сержант Красавин построил нас и повел в столовую, перед этим заведя в баню, где мы оставили свои вещи в предбаннике, при этом он заверил, что с нашими вещами ничего не случится. Стояла непривычная для нас в это время года теплая погода, весь небосвод был усыпан звездами. В какой-то момент последовала команда «Стой». Мы остановились. Оказалось, что где-то рядом во всю заливается соловей, и на это сержант не преминул обратить наше внимание.
В столовой для нас был уже приготовлен ужин, кроме того, в зале нас ждала группа старослужащих, которые стали нас расспрашивать, откуда мы, чем занимались ранее. Выяснилось, что в части уже служат ребята из Эстонии и нас обещали с ними познакомить. О том, чем нас в тот раз кормили – не помню, однако, мы съели все, что было нам подано, чего не скажешь про следующие дни нашего пребывания в части – прошло довольно много времени, пока мы привыкли к солдатской пище.
После ужина нас привели вновь в баню. Баня состояла из двух помещений: предбанника и помывочного отделения. В предбаннике по периметру стояли деревянные скамейки, к станам прикручены крючки вешалок. В одной из стен был большой проем, наподобие прилавка, закрывавшийся дверками, за которым располагался склад обмундирования. В помывочной было четыре ряда душевых кабинок. В принципе, обычная сельская баня без каких-либо изысков, причем, очень чистая. Последний момент до сих пор вызывает у меня удивление. Командовал там старшина-сверхсрочник – в тот момент звания прапорщика еще не было, помогал ему рядовой-каптерщик, в банные дни туда откомандировывали воинов из числа получивших наряды вне очереди для уборки помещений.
В начале каждому из нас было выдано по небольшому куску мыла, по полотенцу, а также трусы с майкой. Те из нас, кто не был должным образом подстрижен («под ноль»), а таких оказалось трое, прошли процедуру стрижки ручными машинками. Одновременно нам было предложено отправить свою гражданскую одежду посылками домой, но поскольку никто такого желания не выразил, вся наша одежда была свалена в кучу, и об ее дальнейшей судьбе мне не известно.
После помывки началось самое интересное: нам стали подбирать форму. Старшина, окинув взглядом фигуру вновь прибывшего, выкладывал на прилавок комплект обмундирования и сапоги, даже не спрашивая у нас размеров, и предлагал его одеть. Самое интересное, что все предложенное им оказывалось всем впору. Только у одного из нас возникли проблемы: сапоги никак не налезали на ногу – голенища были узкие. Перепробовав несколько пар, старшина ножом распорол верх голенищ одной из пар, сказав, что через месяц надо будет придти и заточать их, поскольку к этому времени мы все похудеем. Скажу сразу – его предсказания сбылись, но лишь отчасти – этот парень до конца службы, а он служил всего год, поскольку окончил университет, ходил с распоротыми голенищами, вызывая придирки со стороны командиров во время проведения строевых смотров. Конечно, особая проблема возникла у всех с наматыванием портянок, но она была быстро решена с помощью старшины и сержанта Красавина, однако, портянки еще долго были для многих из нас настоящим больным местом.
Скоро мы все были одеты и обуты и строем, под командованием сержанта Красавина, направились в казарму, где нам предстояло обитать во время т.н. «курса молодого бойца» или попросту – карантина. По пути нас кратко ознакомили с распорядком дня: подъем в 6:30, отбой – в 22:30, завтрак – в 8:00 – большего в тот момент не запомнил. Казарма располагалась прямо напротив плаца и представляла собой оштукатуренное одноэтажное строение с входом посередине. Вход был оформлен наподобие открытой веранды. Как позже выяснилось, это была казарма РТЦ (радиотехнического центра, а по-простому – локаторщики), личный состав которого на время карантина был переведен в другую казарму. Окна казармы были небольшие, все форточки были открыты.
Когда мы вошли в казарму, часы над тумбочкой дневального показывали четверть первого ночи. Все, кроме дневального и дежурного сержанта уже, конечно, спали, поэтому нас попросили не шуметь. Спальное помещение освещалось слабой лампочкой, располагавшейся над дверью, поэтому рассмотреть что-то было довольно трудно. Уже на входе в нос ударил специфический запах – кирзы и мокрых портянок. Этот запах нельзя забыть. Очень тихо, чтобы никого не разбудить, прошли в помещение. Каждому из нас была указана койка и тумбочка. К слову сказать, сержант Красавин сразу сказал нам, что разрешает сложить обмундирование так, как получится, но потом мы будем это делать строго по уставу – как – он покажет утром. Также нам было сказано, что для нас подъем будет на час позже, чем для других.
Наши койки располагались недалеко от входа – по крайней мере, хоть что-то было видно. Положив личные вещи, а их у меня было всего - ничего – зубная щетка, паста, мыло, тетрадка, ручка и пара конвертов – то, что было указано в повестке, в тумбочку, разделись и легли спать. Несмотря на усталость, уснуть удалось далеко не сразу. Не скажу, что сон у меня был очень глубоким – мешал непривычный запах, а также храп, доносившийся отовсюду. Кроме того, и одеяло оказалось не таким теплым, как дома, так что к утру я довольно сильно замерз. С рассветом, наверно, часов в пять утра, окрестности огласили птичьи голоса, среди которых особенно выделялось оглушительное карканье каких-то крупных птиц. Очень скоро начали просыпаться и другие, хотя до официального подъема оставалось еще достаточно времени.
Наконец, настало время подъема. Дежурный сержант включил свет, хотя было и так светло, и громко скомандовал: «Подъем! Форма четыре! 45 секунд – строиться в коридоре!». Команду повторили еще и сержанты, которые поднялись и оделись до объявления подъема. Казарма пришла в движение. Мы, как и было нам сказано, оставались лежать в койках, хотя сна, конечно, уже не было. Со стороны было интересно наблюдать за происходящим: кто-то только поднимался с постели, кто-то уже выбегал в коридор, кто-то боролся с портянками… Через какое-то время последовала команда: «Отбой!». Все завертелось в обратную сторону. Прошло около минуты и вновь команда «Подъем!». Так повторялось раза четыре – до тех пор, пока, по мнению дежурного сержанта, большинство уложилось в отведенное время.
Первый день службы был для нас, вновь прибывших, посвящен ознакомлению с правилами службы: нас учили заправлять койки, пришивать подворотнички, чистить сапоги и еще множеству других премудростей армейской жизни. Кое-что удалось понять и запомнить сразу, кое-что смогли освоить позже, пройдя через наряды вне очереди, объявлявшиеся за невыполнение либо ненадлежащее выполнение этих правил. Единственно, чего не было, так это рукоприкладства, хотя подзатыльники иногда от сержантов иногда кое-кому и перепадали.
Второй день службы начался для нас уже, как и для всех, – с подъема. Мы тоже учились выполнять команды «подъем» и «отбой» на время. Скажу честно, на первых порах уложиться в этот норматив было весьма и весьма тяжело. Потом, по истечении нескольких дней, привыкли и даже стали его перекрывать. После подъема и физзарядки аккуратно заправляли и ровняли по нитке койки. Днем отрабатывали строевой шаг. Так началась наша армейская служба.
Всего в карантине нас было порядка шестидесяти человек. Основную массу, около половины личного состава, составляли выходцы из среднеазиатских республик, в основном из Узбекистана, но было много ребят и из Казахстана, причем, немцев. Далее по численности шли выходцы с Кавказа, с преобладанием дагестанцев, и молдаване. Москвичей было человек семь, по трое ленинградцев и литовцев – с ними у нас сложились самые лучшие отношения. Были еще ребята из Белоруссии и некоторых российских областей – по одному-два человека. Самым экзотическим был один якут – выпускник Якутской консерватории по классу какого-то народного инструмента. Он был крайне малого роста – наверно, не выше полутора метров, почти не понимавший, или делавший вид, что не понимает, по-русски. С ним с первого дня начались проблемы – он никак не желал выполнять никаких команд, видимо считая, что с его высшим образованием он не обязан никому подчиняться. В результате сержанты провели с ним в каптерке «разъяснительную работу» после чего он как-то сразу, хоть и плохо, но заговорил по-русски. Тем не менее, это не особо повлияло на его отношение к службе и как результат, он стал постоянным «туалетным работником». Но самое интересное произошло в банный день: выяснилось, что он не моется. Троим сержантам пришлось силой затащить его под душ и вымыть с мылом и мочалкой – при этом он издавал такой визг, что в баню прибежал дежурный по части. После этого случая он хотя бы стал мыться, однако, проблемы с ним продолжались до самого конца его службы – то заснет на посту, то при разряжении оружия произведет выстрел, то чуть не уронит ракету при постановке на стол.
Весь личный состав карантина был разделен на четыре взвода. Каждым из взводов фактически командовал сержант – заместитель командира взвода, были, конечно, и офицеры – командиры взводов и сержанты – командиры отделений, однако, в памяти о первых днях службы отложились только именно замкомвзвода. У нас им был сержант Красавин, замкомвзвода с РТЦ. Что касается офицеров, то в первые дни они в нашей казарме почти и не появлялись, за исключением, пожалуй, майора Первушина, бывшего начальником карантина.
На начало июня было назначено собеседование каждого новобранца с командиром полка полковником Коротковым или, как его все называли, «батей». Этому были посвящены основные тренировки: строевой шаг, подход к начальнику, отдание чести. Наш взвод был первым. 1 июня, сразу после завтрака наш взвод построили, проверили наш внешний вид, и повели в штаб. Скажу честно, все мы испытывали некоторый страх перед этой встречей – командир части казался нам очень большим начальником, тем более, как нам объяснили, от этой встречи зависит вся наша дальнейшая служба. В штабе нас построили в одну шеренгу и стали по одному вызывать в кабинет. Я был в строю третьим.
Зайдя в кабинет и представившись, я увидел сидящего за столом вполне интеллигентного, в отличие от тех же работников родного военкомата, с которыми мне приходилось общаться ранее, офицера средних лет. На столе были два телефона и стопка личных дел, одно из которых, как я понял – мое, лежало перед ним. Вообще Командир производил очень приятное впечатление. Скажу сразу, что первое впечатление оказалось верным, в дальнейшем я не раз убеждался в этом. Его отношение и к офицерам и к нам, солдатам, было действительно отеческим, голоса он почти никогда не повышал, если наказывал, то всегда справедливо. Через полтора года, когда он уходил из части на повышение – на должность заместителя командира корпуса – на прощальном построении многие смахивали слезы.
Первым делом он предложил мне сесть, спросил о том, как началась служба, есть ли какие жалобы. Все эти вопросы задавались отнюдь не формально. Потом разговор зашел о моей семье, роде занятий родителей, о том, чем я занимался до армии, моих интересах, желаю ли я продолжать образование. На мой утвердительный ответ на последний вопрос, Командир сказал, что в принципе, при желании, подготовиться к институту можно и в армии и такая возможность у меня будет. В результате беседы у меня сложилось впечатление, что служить я буду на локаторе, тем более что все предпосылки к этому были, да и в процессе разговора мы больше касались моих знаний в области электроники – в ней он, похоже, разбирался очень хорошо. В конце беседы, которая продолжалась минут пятнадцать, он пожелал мне хорошей службы. Вышел я из кабинета, можно сказать, окрыленным.
В течение последующих трех дней процедуру знакомства прошли и все остальные. В пятницу, 4 июня, после ужина нас всех построили на плацу и зачитали приказ о формировании учебных взводов и о назначении каждого из нас на должности. Всего было сформировано четыре учебных взвода – столько же, сколько и было в карантине до этого, но они были уже привязаны к конкретным подразделениям (РТЦ, первая и вторая батареи зенитно-ракетного дивизиона). Только один взвод был как бы сам по себе – учебный взвод обеспечения – как потом выяснилось, в него вошли водители, связисты и другие специалисты, которым в дальнейшем предстояло служить в подразделениях обслуживания. Этим же приказом назначались командиры учебных взводов (офицеры), их заместители и командиры отделений (сержанты). Многих из назначенных офицеров и сержантов мы видели впервые и сразу, естественно, запомнить их имена не смогли.
После объявления начальствующего состава перешли к назначениям рядового состава, т.е. нас, новобранцев. К моему огромному удивлению, я оказался зачисленным в первую батарею зенитно-ракетного дивизиона электриком взвода. В тот же взвод попал еще только один из нашей эстонской компании – Кондраков – его назначили в стартовый расчет. Остальные были назначены в другие подразделения: Тохвер и Торн – в РТЦ, Десяткин – во вторую батарею, а Лаанес – во взвод обеспечения, тоже электриком, но жилого городка. К этому времени мы все успели уже сдружиться и надеялись, что и служить будем все вместе.
Из всего нашего призыва на должности электриков было назначено всего пять человек. Кроме меня в нашем взводе был еще один электрик – Васильев – выпускник мордовского энергетического техникума. Во взводе второй батареи тоже был один парень, к сожалению, его фамилии уже не помню. Во взводе обеспечения были Лаанес (мой земляк) – до армии он работал электромонтером, и Княгинин – был назначен электриком ППР (пункта проверки ракет) – у него за плечами тоже был техникум и практика работы энергетиком на заводе – позже он стал электриком дивизиона – это была уже старшинская должность. В РТЦ из нашего призыва не было назначено ни одного электрика.
Всю процедуру наших назначений наблюдали со стороны и старослужащие. С некоторыми из них мы уже успели до этого познакомиться, в том числе и с нашими земляками – их было всего двое – Стекольщиков и Яэгер. Они считались уже «дедами» – им оставалось еще служить всего полгода. После построения было объявлено свободное время и все стали обсуждать детали зачитанного приказа. Наши земляки-старослужащие сразу нашли нас, поздравили с назначением, сказав, что теперь наша жизнь изменится. Особенно, по их словам, повезло мне. Во-первых, потому, что я попал в их подразделение, а во-вторых, потому, что буду электриком взвода – это, мол, одна их лучших должностей в дивизионе. Забегая вперед, могу сказать, что они оказались правы во всем. Начиная со следующей недели, мы стали заниматься не только строевыми приемами, но и изучением материальной части. Начиная с первых дней этих занятий, я оценил все преимущества своей новой должности и на первые полгода службы получил покровительство в лице земляков-старослужащих.
На следующий день, в субботу, на утреннем построении, мы уже строились, согласно приказу, по нашим новым подразделениям. Первый раз это удалось не сразу: многие успели забыть, в какое подразделение они назначены. Там же, на построении, мы увидели и своих новых командиров взводов, прибавилось и сержантов. Командиром нашего взвода был старший лейтенант Волков, его заместителем – младший сержант Фофанов, командирами отделений – сержант Якушев и сержант Стриженов. Старший лейтенант Волков был лет 45, с очень тихим складом характера. Он был самым старым из всех командиров взводов дивизиона и уже собирался уходить на пенсию. Как нам позже говорили, что именно из-за своего характера он так и не смог добиться повышения по службе, хотя максимум, что он мог получить – это капитанскую должность, поскольку у него не было высшего образования. Он командовал первым взводом дивизиона, и все мы должны были после окончания карантина служить у него во взводе за исключением Васильева, который был назначен во второй взвод. Младший сержант Фофанов числился заместителем командира второго взвода и только что прибыл в полк из «учебки» и во всю стремился применять полученные там знания по воспитанию подчиненных. Сержант Якушев командовал отделением пятого взвода и к тому времени прослужил уже год. Он был небольшого роста, очень подвижный, до армии играл в какой-то из подмосковных хоккейных команд и очень гордился тем, что является однофамильцем знаменитого хоккеиста. Для нас он был настоящей грозой – его требовательность не знала предела. Сержант Стриженов числился в четвертом взводе и был уже «дедом», по его словам, в карантин он пришел отдыхать и поэтому нас он особо не досаждал.
После завтрака началось «великое переселение народов»: хотя мы все еще и располагались в той же казарме, но наши спальные места теперь должны были располагаться в соответствии с нашими новыми назначениями. Каждому взводу соответствовал ряд коек в казарме. Наш взвод располагался вдоль северной стены казармы, взвод второй батареи – у центрального прохода, с другой стороны этого прохода спал личный состав взвода обеспечения, а вдоль южной стены располагались койки взвода РТЦ. Личный состав каждого взвода располагался строго в соответствии со штатным расписанием: первая койка – замкомвзвода, за ней – койки подчиненных. Наше переселение выглядело это так: все свернули свои спальные принадлежности, предварительно вложив в них свои вещи из тумбочек, и вышли с ними в коридор. После этого сержанты разложили свои спальные принадлежности и стали поименно вызывать своих подчиненных, указывая им койку, на которой предстояло теперь спать.
По окончании этой процедуры мы, повзводно, строем направились в казармы своих новых подразделений получать оружие и противогазы – до этого занятия проводились с использованием учебных карабинов – по одному на взвод. В качестве личного оружия во всех полках С-25 использовался СКС (карабин Симонова). На мой взгляд, по сравнению с АК, стрелять из него значительно лучше, он более удобен в обращении, не говоря уж о выполнении строевых приемов с оружием – здесь их нельзя даже сравнивать! Итак, прибыв в казарму, мы по одному заходили в оружейную комнату, где расписывались сперва в журнале инструктажа по технике безопасности при обращении с оружием (до этого несколько дней подряд мы изучали все эти правила), затем – в журнале выдачи оружия, после чего командир взвода вручал нам карабин и противогаз. Их номера необходимо было выучить назубок. Кстати, номер своего карабина я помню до сих пор – «ГХ-187». Получив оружие, мы вернулись в свою казарму, где сдали все полученное на хранение в оружейную комнату карантина.
С понедельника мы уже жили по общему распорядку: сразу после подъема – зарядка, которую два раза в неделю заменяли кроссом на три километра. После завтрака – общеполковой развод (ранее мы в нем не участвовали), убытие к местам занятий – локаторщики шли на РТЦ, личный состав батарей – на дивизион, водители – в гараж и т.д. К обеду все возвращались в городок. Дважды в неделю, по вторникам и четвергам, перед отбытием на объекты, проводились получасовые политинформации. После обеда обычно начинались различные занятия: изучение уставов, строевая подготовка, физо, политзанятия, которые продолжались до ужина. После ужина предоставлялось т.н. «личное время», подразумевавшее, что каждый мог заниматься своими личными делами: писать письма, читать газеты, смотреть телевизор и т.д. Правда, во время карантина после ужина зачастую начиналась «самоподготовка» – конспектирование «первоисточников» для политзанятий, дополнительное изучение уставов, либо мы чистили оружие. Для действительно личного времени оставалось где-то полчаса-час перед отбоем, за это время надо было привести в порядок форму (погладить, пришить подворотничок, начистить бляху).
На дивизион, который располагался километрах в трех от городка, мы шли обычно строем в составе своих взводов, отрабатывая по пути строевой шаг, иногда сержанты заставляли нас преодолевать эту дистанцию бегом. Для тех, кто по какой-то причине плохо выполнял команды либо разговаривал в строю, сержанты применяли метод под названием «спутник» – провинившийся должен был бегать вокруг идущего строя – действовало отлично. По прибытии на дивизион, расчеты шли на позиции, а мы, электрики, оставались у КПП ждать майора Первушина, который помимо начальника карантина, был главным энергетиком части. Занятия с нами он проводил обычно в одном из взводных бункеров. В этих занятиях не участвовал только Лаанес – он занимался сам по индивидуальной программе в городке. Мы изучали материальную часть, схемы электроснабжения, технику безопасности. Где-то два раза в неделю занятия с нами проводили командиры взводов или их заместители. Они знакомили нас с устройством ПУС (пульт управления стартом), ракеты, подъемного устройства, а также принципами боевой работы. Все записи мы должны были вести в т.н. «секретных» тетрадях, которые выдавались нам перед началом занятий и которые, по окончании занятий, мы должны были сдавать. Никаких записей вне этих тетрадей нам делать не разрешалось – такой был режим секретности! Мы должны были помнить все на память! Пару раз мы ходили в РТЦ для знакомства с дизельной электростанцией и располагавшейся там 6kV подстанцией.
На вторник, 22 июня, у нас был назначен день принятия присяги. За неделю до этого мы начали подготовку к этому торжественному событию: заучивали текст присяги, отрабатывали строевые приемы – этому были посвящены все послеобеденные занятия. В пятницу нам выдали парадное обмундирование и шинели. Все выходные прошли в заботах: надо было пришить погоны и эмблемы, начистить пуговицы кителей, погладить брюки и кители. В понедельник с утра прошла генеральная тренировка – командиры взводов придирчиво осматривали наш внешний вид, проверяли чистоту оружия, знание текста присяги. После обеда мы приступили к устранению выявленных недостатков. Вечером прошла повторная проверка.
В день принятия присяги у нас не было ни физзарядки, ни занятий. В 9 часов началось торжественное построение, с оркестром, выносом знамени. Приехали и несколько родителей. Как потом выяснилось, приглашения были разосланы всем, но приехали только москвичи и, по-моему, один папаша откуда-то с Кавказа. Перед строем были установлены столы – по одному на каждый взвод. На столах лежали красные папки, в них с одной стороны был текст присяги, который мы зачитывали, с другой – список взвода, в котором мы должны были расписываться. По этому списку нас и вызывали. Вся процедура заняла чуть больше двух часов. После этого мы прошли парадным маршем. На этом официальная часть была закончена, нас завели в казарму, где мы сдали оружие. Затем было объявлено свободное время. Родители бросились к своим чадам. Специально приглашенный фотограф начал фотографировать всех желающий. С этого дня у меня сохранилась почти единственная армейская фотография, поскольку фотографировать у нас разрешалось только в городке, а там я потом появлялся очень редко, но об этом позже.
Через какое-то время меня и еще пятерых ребят из нашего взвода вызвал замполит полка и приказал получить оружие и прибыть на КПП. Там нас уже ждал автобус. Нам выдали холостые патроны и повезли в пионерлагерь издательства «Правда», его названия я, правда, уже не помню. Оказалось, что нам предстоит произвести салют на могиле солдат, погибших в Великой Отечественной войне, которая находилась недалеко от этого лагеря. Когда мы прибыли на место, весь лагерь был уже построен, ждали только нас. Как и положено, были торжественные речи, выступали ветераны, затем мы сделали три залпа холостыми и все направились на обед. Нас тоже покормили, дав каждому по две порции. После нашего армейского пайка, который, я не скажу, что был очень плох, этот обед показался нам вкуснейшим. Затем нам показали лагерь, рассказали, как отдыхают дети, при этом нас все время сопровождали фотографы издательства. Позже, по словам сослуживцев, наши фотографии были напечатаны в одном из номеров журнала «Огонек», однако сам я их не видел, поскольку из нашей полковой библиотеки этот номер исчез.
В конце концов, экскурсии были закончены и мы поехали в полк. Однако, на КПП нас развернули, вновь выдали патроны и мы поехали в другой пионерлагерь, где вся процедура повторилась. Этот лагерь, правда, был даже с виду победнее, фотографов не было, однако, и здесь нас накормили до отвала. В часть мы вернулись только к ужину, который, не смотря на ранее съеденное, мы тоже «приговорили» – это все же был праздничный ужин!
Через два дня для нас, электриков, устроили экзамены по знанию правил техники безопасности (ПТБ) и правилам устройства электроустановок (ПУЭ). Сдавали мы их на полном серьезе – с билетами и комиссией в составе главного энергетика майора Первушина и зампотеха нашей батареи капитана Швыдкого. В каждом билете было по девять вопросов: три – по технике безопасности, три – по ПУЭ и три – по конкретным схемам и устройствам дивизиона. Экзамены мы удачно сдали и нам были присвоены вторые группы по технике безопасности с допуском на работы с напряжением до 6kV и выданы соответствующие удостоверения. Скажу сразу, что все последующие экзамены, а их мы сдавали каждые полгода, проводились уже в Голицино, куда привозили электриков со всех частей корпуса. Эти экзамены были значительно более сложными и комиссии состояли только из главных энергетиков полков.
На 2 июля был назначен перевод личного состава карантина в подразделения – наша учеба заканчивалась и начиналась настоящая служба. Для меня, однако, служба началась раньше. В воскресенье утром меня вызвал наш командир взвода ст. лейтенант Волков. Вместе с ним мы пошли в штаб дивизиона – он располагался в казарме первой батареи – там уже находилось все командование дивизиона и нашей батареи. Было видно, что произошло что-то чрезвычайное. Мне стали задавать вопросы о действиях электрика при боевой работе – то, чему нас учили командир взвода и его заместитель. По-видимому, мои ответы удовлетворили присутствующих, и мне было приказано собрать личные вещи, получить оружие и прибыть к штабу полка. Через полчаса, в сопровождении капитана Швыдкого, исполнявшего обязанности командира батареи (командир был тогда не то на учебе, не то в отпуске - сейчас уже не помню), на дежурной машине меня привезли в расположение дежурных взводов дивизиона. Оказалось, что меня назначили электриком дежурного взвода, а беседа была, фактически, экзаменом на право заступления на боевое дежурство, остальные электрики сдавали эти экзамены значительно позже.
Только на дивизионе капитан Швыдкой раскрыл мне причину столь внезапного для меня назначения. Оказалось, что один из электриков, который находился на боевом дежурстве, в субботу ушел в самоволку и был пойман одним из офицеров нашего полка в ближайшем населенном пункте в магазине. По закону ему «светило», по-моему, до пяти лет, однако, поскольку полк боролся за Переходящее Красное Знамя, решили не давать делу хода, ограничившись помещением его на гауптвахту и переводом из электриков в стартовый расчет. В действительности же, после отсидки на «губе», он был переведен в свинарник и был демобилизован самым последним из своего призыва.
Так началась моя настоящая служба. Первое мое дежурство затянулось вместо одной недели более чем на месяц – в городок я вернулся лишь 6 августа. Всего же на боевом дежурстве я провел в общей сложности полтора года и одну неделю, поставив, по-моему, рекорд части – судя по журналу приема-сдачи дежурств, до меня только электрик Лазорчин был в сумме на дежурстве полтора года, но он уволился еще до моего прибытия в часть. О том, что такое дежурство и как проходила служба на дежурных взводах, расскажу ниже.
+1

Styx прокомментировалРакеты вокруг Москвы. 19 ноября 2017 в 23:56

Удивительное, как правило, находится рядом. К примеру, ездишь себе, катаешься по подмосковным лесам и при этом даже не подозреваешь, что чуть ли не каждый километр этих заброшенных дорог так или иначе связан с историей государства Российского. Причина подобного неведения понятна – многие памятники прошлого нужно еще поискать, особенно если к объекту внимания изначально не планировался широкий доступ праздношатающейся публики.
Заинтересовавшись историей московской ПВО, мы с тремя экипажами клуба Lendrover.ru отправились на поиски объектов С-25. При этом мы смутно представляли, что нам предстоит увидеть на месте заброшенных позиций. Зная, что зенитно-ракетные полки стояли вдоль кольцевых автодорог, равномерно прикрывая столицу, мы вычислили, что на малой «бетонке» нужные повороты следует искать в среднем через 13 км, а на большой – через 18. Дальше, как водится, началась работа с картой. Куда на ваш взгляд может вести узкая «бетонка», поворачивающая под прямыми углами и оканчивающаяся условным обозначением пионерлагеря? А может, позиция зашифрована как «охотничья станция»? В поисках помогли и воспоминания ветеранов ПВО, и информация из Интернета. В итоге расположение большинства пусковых точек удалось вычислить с большой долей вероятности. Но что там находится сейчас? Заброшены они или переоборудованы под новые системы вооружения? Едем! И зима нам как раз на руку. По следам на снежном покрове подъездных дорог можно будет точно определить нынешнее состояние элементов «Беркута»…

Массивная разруха.
Заметенная снегом еловая аллея – не что иное, как парадный подъезд к ЦРН (центральному радиолокатору наведения). Снега немного, и мы легко проезжаем мимо разрушенного КПП к главному бункеру, тому самому, что выдерживает попадание тысячекилограммового фугаса. Действительно, стены с остатками камуфляжной раскраски поражают своей массивностью. Но внутри, увы, полная разруха. Провода давно вырваны и сданы в цветмет. Из оборудования не осталось ничего, кроме ржавых корпусов распределительных щитов и остатков систем вентиляции. Кабели выдраны даже из пола (приходится постоянно светить себе под ноги). Темно… Длинный узкий коридор ведет от главного входа в боевое отделение и хозяйственные помещения. Правда, понять, где что было, сейчас почти невозможно. Определенно угадывается только туалет. Там кафель и работоспособный бачок. Но водопровод давно растащили по трубам.
Надо заметить, что системам жизнеобеспечения во всех бункерах С-25 уделялось очень большое внимание. Даже в самых маленьких укрытиях, расположенных на территории стартовых позиций, были предусмотрены мощные вентиляционные системы, стационарные противогазы, гермодвери, помпы для откачки воды и т.д. Что уж говорить о ЦРН, где все было продублировано. В одной из каморок, судя по всему, стоял автономный дизель-генератор, питавший локатор в боевом режиме. Для будничного же электроснабжения предназначалась трансформаторная будка, стоявшая по соседству. Однако, судя по архитектуре, строили эти будки уже позже.

Не быть, но казаться.
Уже потом, на другом объекте, аналогичная будка навела меня на мысль, что брошенный бункер может лишь… казаться таковым. Дело в том, что, в отличие от большинства ЦРН, здесь трансформатор гудел и, вероятно, что-то питал – при том, что внутри радиолокатора уже было выдрано все, что можно было выдрать. Ну, может быть, осталось несколько стоек с допотопными реле. Дорога к трансформатору, как, впрочем, и ко всему ЦРН, была не чищена с начала зимы. Зато другая дорога – на стартовые позиции – оказалась в идеальном состоянии! Как удалось разглядеть, позиции работали по своему прямому назначению! Правда, на дежурстве стояли «Ураганы» с комплексами С-300.
В семидесятые годы высвободился объем, занимаемый ламповым компьютером – на смену ему пришла более компактная электроника. Это в свою очередь позволило перестроить большинство ЦРН и разместить в них боксы, предназначенные, вероятно, для хранения резервного боезапаса. Кроме того, на крышах некоторых бункеров выросли доты с толстыми слюдяными стеклами, позволяющими вести наблюдение за пуском ракет. Эта слюдяная защита спасала не от вражеского огня, а от мощного излучения собственного радара.
Кстати, многие элементы «Беркута» производят впечатление оставленных недавно. Например, самые свежие записи в сохранившихся журналах дежурств обрываются на 2000–2002 годах. Теми же годами датируются и дачные поселки, выросшие на некоторых стартовых позициях, тех, что поближе к Москве...
________________________________________
Если вы думаете, что малое и большое бетонные кольца в Подмосковье были построены для удобства дачников и улучшения автобусного сообщения между районными центрами, то глубоко ошибаетесь. Они, как и очень многое другое в СССР, изначально предназначались для войны, а потому долгое время были закрыты для гражданского транспорта. Бетонные кольца построили в начале 50-х для соединения объектов С-25 – первой ракетной системы ПВО столицы, которая простояла на боевом дежурстве до начала 80-х. Сегодня эти дороги остаются своего рода памятником той уникальной системе, созданной и развернутой в немыслимо короткие сроки. В то же время эти дороги остаются единственными действующими (хоть и не по прямому назначению) элементами С-25, тогда как другие ее объекты, оставленные военными, постепенно поглощают подмосковные леса.
Летом 1950 года реалии разгорающейся «холодной войны» заставили Сталина принять решение о создании практически непреодолимой для авиации системы противовоздушной обороны Москвы. Советский вождь прекрасно помнил, что стало с Берлином, Дрезденом и другими немецкими городами после налетов его недавних союзников. Поэтому создание новой системы ПВО, основой которой должен был стать тогда еще не существовавший вид вооружений – зенитные управляемые ракеты – объявили делом первостепенной государственной важности. Для осуществления общего руководства созданием этой системы было создано «Третье Главное Управление при Совете министров СССР» (ТГУ), подотчетное лично Лаврентию Берии. Кстати, считается, что первоначальное название проекта московской ПВО – «Беркут» – было дано именно в честь всесильного куратора.

Цели и средства.
Базовой боевой единицей нового проекта должен был стать стационарный многоканальный зенитный ракетный комплекс (ЗРК), обеспечивающий одновременный обстрел до 20 целей, летящих со скоростью 1100–1250 км/ч, на дальности до 35 км и на высотах от 3000 до 25 000 м, в секторе до 50–60 градусов. В целом же система ПВО столицы должна была обладать способностью единовременно отразить налет тысячи самолетов противника!
Ни одна из существовавших тогда организаций не была способна полностью взять на себя разработку и реализацию такого проекта. Поэтому 12 августа 1950 года, спустя три дня после выхода постановления правительства, задавшего разработку «Беркута», приказ Минвооружения СССР положил начало созданию особо секретного Конструкторского бюро (КБ-1, ныне НПО «Алмаз» им. академика А.А. Расплетина). Этим приказом министр Дмитрий Устинов утвердил главными конструкторами «Беркута» Павла Куксенко и Сергея Берию, всего лишь за три года до того окончившего Военную академию связи. Должность заместителя главного конструктора в Первом КБ предусматривалась всего одна. Ее занял Александр Расплетин, до того возглавлявший ведущую лабораторию по разработке новых радиолокационных систем в ЦНИИ радиолокации. Именно он фактически возглавил непосредственную работу над созданием московской системы ПВО.
Решением ЦК КПСС для работы в КБ-1 были направлены 30 лучших специалистов из научных институтов и КБ Москвы и Ленинграда. Основную же массу сотрудников КБ-1 составили целые выпуски гражданских и военных учебных заведений, инженеры и техники, направлявшиеся по разнарядкам с разных предприятий. В КБ-1 также работали вывезенные из Германии немецкие специалисты и несколько отбывавших заключение наших инженеров и ученых. Как в небезызвестных «шарашках», начальниками подразделений в КБ-1 были офицеры госбезопасности.
К работам по «Беркуту» были привлечены и сторонние организации. Так, разработка зенитной управляемой ракеты (ЗУР) была поручена известному авиаконструктору Семену Лавочкину, двигатель ракеты – Алексею Исаеву, стартовое оборудование – КБ Владимира Бармина, задание на создание мощных передающих устройств для радиолокаторов наведения ракет получила руководимая Александром Минцем радиотехническая лаборатория АН СССР.

Компьютер лампового века.
Многотомный технический проект «Беркута» был выпущен в феврале-марте 1951 года, через семь месяцев после получения задания. По замыслу Расплетина, непроницаемость ПВО Москвы должны были обеспечить два кольца ЗРК, не имевшие на тот момент аналогов в мире, расположенные на расстояниях 50 и 90 км от столицы. Главным отличием «Беркута» от всех существовавших до сих тех пор противовоздушных систем стали многофункциональные центральные радиолокаторы наведения (ЦРН). Их основной задачей было линейное сканирование 60-градусных секторов ответственности двумя «лопатообразными» лучами: одним по «азимуту», то есть в плоскости, наклоненной к горизонту под углом 30 градусов, от -30 до +30 градусов от центра сектора, другим по «углу места» – в вертикальной плоскости, от горизонта до +60 градусов. Осуществляя такое сканирование, каждый локатор обеспечивал в своем секторе обнаружение целей, одновременное автоматическое сопровождение до 20 целей и до 20 наводимых на цели ракет, а также расчет и передачу на ракеты команд для их приведения в точки встречи с целями. Всего 56 ЦРН создали два сплошных пояса радиолокационного наблюдения, через которые незамеченным и необстрелянным не мог проникнуть ни один самолет.
ЦРН Б-200 оказался довольно сложным радиолокационным комплексом. В него вошли сканирующие пространство азимутальная и угломестная антенны, антенны передачи на ракеты управляющих команд, приемные устройства, усилители, электронные стрельбовые каналы, рабочие места операторов стрельбовых каналов и командира ЗРК, устройства синхронизации работы радиолокатора и т.д. Всю аппаратуру ЦРН, кроме сканирующих антенн и антенн передачи управляющих команд, разместили в полузаглубленном бетонированном бункере, способном выдержать прямое попадание 1000-килограммовой фугасной авиабомбы. В начале 50-х, во времена аналоговых решений и ламповой электроники, 20 стоек с аппаратурой стрельбовых каналов (в каждой – система автоматического сопровождения цели и ракеты плюс счетно-решающий прибор, формирующий команды управления ракетой) занимали в огромном бункере самое большое помещение. Каждая такая стойка отвечала за одну цель. Для удобства управления ЗРК все стрельбовые каналы были разбиты на четыре группы по пять. За каждую группу отвечал отдельный оператор. Пуск ракет и контроль подготовки к пуску осуществлял командир ЗРК. Его рабочее место было расположено на возвышении в центре между рабочими местами операторов, управлявших группами стрельбовых каналов, что позволяло ему наблюдать за работой ЦРН и ЗРК в целом и контролировать действия операторов.
Сканирование рабочего сектора в 10-сантиметровом диапазоне с частотой 5 раз в секунду, достаточной для управления наведением ракет, осуществлялось простейшим для того времени способом – равномерным непрерывным вращением антенных конструкций, составленных из шести сдвинутых относительно друг друга на 60 градусов формирователей «лопатообразных» лучей. Если учесть, что диаметр каждой антенны был равен 8 метрам, можно представить, насколько внушительно выглядели эти «вентиляторы». Направление на цель и ракету определялось естественным для линейного сканирования способом – по «центру тяжести» принимаемых от них сигналов. Цели для захвата стрельбовым каналом выбирались операторами, а захват стартующих ракет производился автоматически.
На удалении от 1,2 до 4 километров перед каждым ЦРН располагалось 60 стартовых столов – для трех ракет на каждый канал обстрела. Ракеты В-300 стартовали вертикально, склонялись от радиолокатора в сторону целей, автоматически захватывались им на сопровождение и далее управляющими командами со станций передачи наводились на цели.

По самолетам и директорам.
В 1951–1952 годах под Москвой, на аэродроме в Жуковском, были проведены испытания экспериментального, а затем опытного образца ЦРН, а на специально построенном полигоне в Капустином Яре – автономные стрельбы зенитных ракет. Комплексные испытания системы начались в октябре 1952 года. Стреляли сначала по имитируемым целям, затем по сбрасываемым с самолетов на парашютах уголковым отражателям. Первые стрельбы по самолетам-мишеням состоялись 26 апреля – 18 мая 1953 года. На них было сбито пять самолетов Ту-4. Мишеней с автоматическим взлетом тогда еще не было, и в воздух поднимались два бомбардировщика – мишень и самолет сопровождения. Когда Ту-4, игравший роль «жертвы», ложился на боевой курс, выводившие его летчики покидали машину на парашютах. Сопровождающий докладывал: «Экипаж покинул мишень», и уходил в сторону. Такие испытания были крайне недешевы, но зато их условия максимально приближались к реальной боевой обстановке.
К тому моменту от рождения идей, положенных в основу «Беркута», прошло меньше трех лет. Создатели системы работали без выходных, а часто и по ночам. Немало способствовали темпам работ и перенятый у немцев опыт создания зенитных управляемых ракет, и, пожалуй, кураторство Берии. Благодаря его неограниченным возможностям деловые просьбы и пожелания конструкторов, строителей, испытателей и монтажников выполнялись практически мгновенно, но и спрос с людей, работавших над созданием системы, был суров. Ни один из директоров предприятий во время совещаний у Берии не мог быть уверен, что по окончании заседания сохранит свою должность.
Красноречивый эпизод приведен в книге Михаила Первова «Зенитное ракетное оружие противовоздушной обороны страны»: «Однажды Сергей Берия приехал на совещание, которое проводил на своем заводе Семен Лавочкин. Совещание посвящалось вопросам поставок аппаратуры для комплектования первой зенитной ракеты и было представительным. Присутствовали руководящие работники министерств, главные конструкторы, директора заводов... Доклады вселяли оптимизм, но один из выступающих директоров вдруг заявил, что его завод столкнулся с очень серьезными трудностями и поставка аппаратуры может быть произведена не ранее чем через неделю. Берия-младший встал, тихо сказал: «Ну что ж, пойду позвоню папе», и неспешно направился к «кремлевке» – телефону, стоявшему на столе у Лавочкина.
Директора будто подменили. Он мгновенно выпалил:
– Сергей Лаврентьевич! Не надо звонить! Мы сделаем все возможное, чтобы уложиться в срок!
Не дойдя до телефона, Берия повернулся и молча возвратился на место…»

Перед сдачей.
В конце июня 1953 года, после ареста Лаврентия Берии, жизнь КБ-1 изменилась. Младшего Берию с тех пор на рабочем месте никто ни видел, Расплетин стал главным конструктором официально, на постах начальников подразделений офицеров ГБ сменили специалисты, а система ПВО Москвы «Беркут» была переименована в С-25. Однако на темпе работ все это никак не сказалось. Осенью 1953 и в октябре-декабре 1954 года прошли еще два цикла стрельбовых испытаний. Последние, названные Государственными, были проведены на специально построенном полигоне – аналоге штатных подмосковных ЗРК. Стреляли по разным мишеням в разные точки зоны поражения и в разных условиях. Кульминацией стала одновременная стрельба 20 ракетами по 20 целям (мишенная обстановка создавалась сброшенными с самолетов на парашютах уголковыми отражателями). Всего в ходе Государственных испытаний было выполнено 65 пусков ракет.
Тем временем под Москвой возводились штатные объекты С-25, требовавшие огромных объемов строительных и монтажных работ. Строительство вело МВД силами заключенных. Были проложены две кольцевые дороги (на 50- и 90-километровых рубежах), протянуты линии электропередач, построены базы хранения и подготовки ракет к боевому использованию, командные пункты, позиции ЗРК, а также жилые городки для офицерского состава и казармы для солдат. Для сохранения секретности бункеры ЦРН именовались то «овощехранилищами», то «фермами», а стартовые поля – «выгонами». В ПВО всегда любили использовать сельскохозяйственную тему.
Ввод в строй всех 56 подмосковных ЗРК (34 на внешнем кольце и 22 на внутреннем) был завершен в начале 1955 года. На завершающем этапе испытаний каждый ЦРН проверялся по самолетам, оборудованным ответчиками, на дальность действия и точность. Проверялась и безотказность работы аппаратуры в течение непрерывного 24-часового прогона. После этого в соответствии с Постановлением Совета министров СССР от 7 мая 1955 года С-25 была принята на вооружение Советской Армии.

На страже Москвы.
Общий облик системы ПВО Москвы в готовом виде был следующим: для обнаружения целей на дальнем (200–250 км) и ближнем (25–30 км) рубежах были установлены 16 постоянно работающих радиолокационных станций. Они передавали воздушную обстановку на центральный и четыре секторных командных пункта, непосредственно координирующих боевую работу ЗРК. В случае опасности КП передавали команду на включение ЦРН. Всего в Подмосковье были постоянно готовы к отражению воздушного налета 3360 ракет. Еще два боекомплекта хранились на технических базах. Предполагалось, что доставка новых ракет на стартовые позиции взамен запущенных в бою будет осуществляться автопоездами на базе ЗиЛ-157 (позже – ЗиЛ-131) с полуприцепом по тем самым специально построенным кольцевым дорогам, которыми мы пользуемся до сих пор. На перезарядку ЗРК отводилось 2 часа. Каждый ЗРК имел возможность одновременно поразить 20 самолетов противника. При попытке массированного прорыва самолетов на узком участке обороны – в зоне ответственности ЗРК первого эшелона – к работе по целям привлекались комплексы, расположенные на внутреннем кольце. В результате группировка из трех–пяти ЗРК была в состоянии «завалить» 60–100 вражеских бомбардировщиков. Однако такой сценарий развития событий был очень невыгоден для системы С-25. Считалось, что наилучших результатов зенитчики смогут добиться в случае воздушного наступления противника на широком фронте. Для того, чтобы избежать попыток прорыва на узком участке, была разработана специальная тактика: на подлете самолетов противника к зоне ответственности С-25 истребители-перехватчики должны были массированными ударами рассредоточивать их боевые порядки и тем самым заставить пилотов вражеских бомбардировщиков идти в неплотных строях на широком фронте. Это давало возможность привлечь к стрельбе зенитными ракетами большее число комплексов как первого, так и второго эшелона.
Вся зенитная ракетная система обороны Москвы была организационно объединена в Первую армию ПВО особого назначения. Она состояла из четырех корпусов, в каждый из которых входили четырнадцать зенитных ракетных полков. Каждый полк обслуживал один ЗРК. Система была разделена на четыре равных сектора, которые являлись зонами ответственности каждого из четырех корпусов. В августе 1957 года в соответствии с приказом министра обороны СССР Родиона Малиновского Первая армия ПВО, до того находившаяся на опытном дежурстве, заступила на боевой «пост».
Большие потенциальные возможности по совершенствованию С-25 позволили провести в 60–70-х годах ряд модернизаций ЦРН и ввести в состав системы новые модификации ЗУР. Модернизации существенно улучшали характеристики московской системы ПВО и поддерживали ее на уровне, достаточном для поражения непрерывно совершенствовавшихся средств воздушного нападения. Прослужила С-25 почти три десятилетия – эти ракетные комплексы были сняты с боевого дежурства в 1982 году. После этого строения, возведенные для С-25, частично использовались для дислокации зенитных ракетных полков, вооруженных новыми системами ПВО С-300ПС. Другим же позициям бывшего «Беркута» так и не нашли применения в новой системе зенитного прикрытия Москвы.
P. S. В начале 70-х годов, с появлением более совершенных зенитных ракет, первые образцы ЗУР системы С-25 стали использовать в качестве мишеней. После того как в начале 80-х годов вся система ушла в небытие, для учебных целей был приспособлен и весь огромный запас В-300 и более поздних модификаций ракет, которые, к счастью, так ни разу и не были применены в боевых условиях. По слухам, сегодня запас ракет-мишеней, созданных на базе ЗУР комплекса С-25, уже подходит к концу…
+1

Styx прокомментировалМакаревича засунули в помойку? 12 ноября 2017 в 21:07


Макаревич выгнал Андрея Державина из «Машины времени» за то, что тот поддержал воссоединение Крыма с РФ. Такое решение Макаревич принял перед гастролями на Украину. Клавишник исключен из состава группы навсегда.
+1

Styx прокомментировалРусский "МЕДВЕДЬ". 12 ноября 2017 в 14:55

Сегодня- юбилей, прошло 65 лет с того момента, как совершил свой первый полет турбовинтовой стратегический бомбардировщик Ту-95.




+1

Styx прокомментировалПлавательный бассейн «Москва». 4 ноября 2017 в 16:27

Строительство бассеина "Москва"1959г.
0

Styx прокомментировал"Тихий Дон" написал Серафимович! 29 октября 2017 в 02:39

"Тихий Дон": так был ли протограф?


То, что Шолохов при написании «Тихого Дона» использовал некий протограф, лучше всего иллюстрируют следующие два примера.

В издании 1930 г. конный отряд едет по степи:
«Человек десять конных молча, в беспорядке ехали по дороге. На площади впереди выделялась осанистая, тепло одетая фигура».

Откуда взялась площадь на степной дороге?

Через два года редакторы поправили:
«На пол-лошади (то есть полкорпуса лошади) впереди выделялась осанистая, тепло одетая фигура».

Но как мог Шолохов допустить такую бессмыслицу?

Загадка объясняется тем, что, очевидно, в протографе было написано сокращенно: «п.лошади», а Шолохов не разобрал и превратил сокращение в "площадь". И это, скорее всего, означает, что в начале 1930-х кто-то из редакторов-правщиков еще держал в руках протограф.

Но Шолохов и сам собственноручно засвидетельствовал, что имел перед глазами протограф. Мы даже точно знаем некоторые характеристики этой рукописи.

В «черновике» ТД часть Вторую открывает столбец цифр –

50
х 35
1750
х 80
140000

Это хорошо знакомый каждому пишущему подсчет: число строк на странице (50) множится на число печатных знаков в строке (35), что дает 1750, далее число знаков на странице (1750) умножается на количество страниц первой части рукописи (80), что дает 140 тысяч печатных знаков.

Учитывая, что один авторский лист составляет 40 тысяч знаков, делим 140 тысяч на 40 тысяч и получаем: 3,5 авторских листа первой части «Тихого Дона».

Но только вот ведь незадача: в шолоховской рукописи Первой части не 80, а 87 страниц! На странице у него обычно действительно в среднем 50 строк (до 53-х), но не по 35, а по 45–50 знаков в строке (разумеется, считая и пробелы между словами, как это принято в книгоиздательском деле).

А вот в рукописях Федора Крюкова (например, «Булавинского бунта») в строке действительно по 35–40 знаков.

Итак, перед нами неопровержимое свидетельство того, что Шолохов механически скопировал чужую (предположительно, крюковскую) прикидку числа типографских знаков Первой части «Тихого Дона». И его не смутило, что не совпадает число страниц (87 против 80), а количество знаков в строке его рукописи в 1,4 раза больше, чем то, что взято для подсчета.

Это называется — поймать за руку.

P. S.
«Беловая» рукопись Шолохова занимает 92,5 страницы (плюс титульный лист с двумя эпиграфами).
После редактуры и добавлений в 1 части романа по изданию 165 000 знаков с пробелами (то есть 4,5 авторских листа). Если отформатировать Первую часть «Тихого Дона» по предложенным в «подсчете Шолохова» параметрам, то она займет около 100 страниц (при 93-х в «беловой» рукописи Шолохова).

То есть шолоховское участие как автора в Первой части = 25 тысяч знаков или ок. 13 страниц ворда.

Использованные материалы:
Чернов А. Как сперли ворованный воздух.
Зеев Бар-Селла. Жизнь мародера.

+1

Styx прокомментировалБунтарь против шоумена. 27 октября 2017 в 20:30

0

Styx прокомментировалБез комментариев. 26 октября 2017 в 00:09

0

Styx прокомментировалУдивительный автобус-кабриолет из СССР. 20 октября 2017 в 12:33

ГЗА-654 (1951-1952г)

ГЗА — Горьковский завод автобусов (филиал ГАЗа)
ГЗА-654 Экскурсионный автобус с открытым кузовом на базе автобуса ГЗА 651, разработанный для курортных маршрутов Крыма и Кавказа. Кузов имел 23 места с пятью рядами сидений и четыремя дверями по правому боку и укрывался сверху брезентом. Был изготовлен малой партией — около 20 штук. В дальнейшем эта конструкция была воспроизведена во многих авторемонтных заводах в южных районах СССР.
В некоторых источниках этот автобус Этот автобус использовали как образец для своих изделий многие АРЗ и АРМ производившие подобную продукцию. Некоторые делали 100%-ные копии автомобиля, а некоторые видоизменяли немного или кардинально конструкцию, в зависимости от своих технических возможностей.

Автобусы сочинских ЦАРМ на шасси ГАЗ-51 (1954г - конец 1960-х гг)

В соответствии с заданием Министерства Автомобильной промышленности СССР (наладить на базе сочинских Центральных АвтоРемонтных Мастерских выпуск нового типа экскурсионного автобуса), с 1954г ЦАРМ нашего города начинают делать знаменитую «Торпеду».
Основой конструкции послужил автобус ГЗА-654, но наши мастера-кулибины подошли к вопросу производства творчески: они не стали просто копировать конструкцию горьковского завода, а на её основе создали свою. Вот как муки создания описаны в местной газете «КРАСНОЕ ЗНАМЯ»:
...«Взяли за основу открытую машину, получившую в обиходе название «Торпеды». Шли по линии улучшения ее.
Сделали. Коллективно сделали. И коллективно… забраковали: не понравилось. Зачем в машине столько дверей? С шоферской получилось четыре. Борты изрезаны. При посадке пассажиры мешают друг другу. И совсем некстати оказалась наружная ступенька, — только вид портит, а удобства никакого.
Тогда главный инженер сказал:
— Давайте сделаем с одной дверью.
Кто-то удивился:
— С одной? А шоферу дверь?
Один из старейших мастеров автоуправления Александр Петрович Пахомов, обходя машину, промолвил:
— Можно и с одной. Лучше, красивее будет, и шофер обойдется одним парадным входом…
Обсудили и приняли такое решение. Но по пути вносили еще изменения. У старых автобусов делались цельнодеревянные кузова. Пройдет такой автобус 50-60 тысяч километров пробега, и кузов расшатался, заскрипел. Из чего же его сделать? Тут на помощь пришел мастер жестяного цеха Геннадий Кашперский. Посоветовавшись, решили сделать кузов больше чем наполовину металлическим.»...
Также коллективно, творчески и с любовью к детищу создатели подбирали цвет автобуса и декоративные элементы: … «Большое значение имеет внешний вид машины. Сначала красили в один светлоголубой цвет. Захотелось дать лучшую раскраску. В эту часть работы вложил свое умение инженер горпроекта Иван Яковлевич Сошников.»…
В итоге экскурсантов автобус радовал..." теплым, мягким сочетанием красок: две светлоголубые ленты поверху и низу кузова обрамлены блестящими металлическими поясками, создающими спокойный переход к широкой средней ленте цвета слоновой кости. Украшенная различными деталями из хромированного и нержавеющего металла, машина выглядит нарядной. Свежей."...

Выпускаемые в Сочи автобусы не имели официально ни индекса, ни имени. Не официально в городе, да и прессе того времени их нарекли «Торпедой». Почему «Торпеда»? — потому что одно из обозначений такого типа кузова автомобиля начала-середины ХХ века — «Торпедо»
Наши автобусы легко отличимы по внешнему виду от продукции других предприятий, ниже два «эталонных» образца: имеет имя собственное «Сочи», но это не так. Один из автобусов выставлялся в Москве и получил одобрение от Министра автомобильного транспорта СССР, конструкторов Горьковского автозавода и Павловского автобусного завода.
На обычном шасси автобусы выпускали вместимостью 19 человек+1экскурсовона удлинённом-23 человека + 1экскурсовод+водительд+водитель.
Каждый новый автобус отличался от предыдущих: улучшали и конструкцию и внешний вид.
Автобусы возили и экскурсии и совершали рейсовые городские маршруты, о чём вспоминает в одном из номеров «Черноморской здравницы» кондуктор работавший тогда.
«Торпеды» делались не только для Сочи, но и для других южных городов.
Было выпущено несколько сотен автобусов, я склонен думать около 500 автобусов. В те времена автобус не редкий, а сейчас эти автобусы воспринимаются как уникальные…

+1

Styx прокомментировалАЗЛК. 18 октября 2017 в 13:48


Москвич 2150-1 на Люблинском пруду 1970г.
Интересная машина. Почему-то в серию не пошла?
Текстильщики.
0

Styx прокомментировалА теперь, Горбатый... 18 октября 2017 в 13:36

«Запорожец» на ВДНХ 1960г.
0

Leonid Zubkovskiy комментируетМетромост. 1 октября 2017 в 17:23

Здесь - http://nevsedoma.org.ua/index.php?newsid=295771 ошибка, что «Этот эскалатор закрылся вместе со станцией Ленинские горы в 1963 году». На самом деле в 1983 году. Здесь — http://oldmos.ru/old/photo/view/40857 написали — «Там, где станция Воробьёвы горы — с 1986 года из-за аварийного состояния метромоста движение поездов было перенесено на временные обходные мосты, которые первое время были открытыми». Совершенно непонятно — зачем потом их с двух сторон так загородили, что, проезжая, вообще ничего нельзя было увидеть?
0

Styx прокомментировалМосква 1975… 24 сентября 2017 в 17:47

Впервые в СССР мультфильм «Желтую субмарину» увидели в 75-м на фестивале английского кино. Кто не успел посмотреть в Москве, поехали в Прибалтику…
«В апреле 1975 года часть группы «Аквариум» совершила вылазку в Таллинн на фестиваль английского кино, где должны были показывать фильм Yellow Submarine. В программе были три мультфильма, два коротюсеньких промчались, и наконец «Once upon a time…». Первый сеанс был просто чудом, второй - неземным наслаждением… Возвращаться не хотелось, ноги просто отказывались идти к вокзалу; мы переночевали где-то и утром явились в кинотеатр в третий раз. Мы бы проторчали в Таллине всю неделю, но на четвертом сеансе объявился переводчик, пытавшийся переводить не только речь, но и тексты песен — от отвращения мы уехали.» — так писал об этом Борис Гребенщиков.
0

Styx прокомментировалМосква 1975… 24 сентября 2017 в 17:34

Во вторник, 1 апреля 1975г., небывалое столпотворение наблюдалось возле столичного кинотеатра «Звездный», что на проспекте Вернадского. Всего лишь год назад двери этого кинозала распахнулись для посетителей (если быть точным - 19 марта), но за это время в нем состоялось уже несколько эпохальных премьер. Однако то, что произошло в начале апреля 75-го, должно было затмить все остальное: в «Звездный» привезли сразу несколько английских мультфильмов, среди которых гигантским айсбергом выделялся один - «Желтая подводная лодка» группы «Битлз». Учитывая, что до этого ни один битловский фильм ни разу не демонстрировался на открытых сеансах в столичных кинотеатрах, ажиотаж это событие вызвало небывалый: люди валили толпами, чтобы стать счастливыми обладателями билетов на этот музыкальный мультик. Те же, кому не повезло, довольствовались просмотром других, мультфильмов, привезенных из Великобритании.
0

Styx прокомментировалМосква 1975… 23 сентября 2017 в 21:03

Одним из счастливчиков, сумевшим попасть на «Желтую подводную лодку», был лидер рок-группы «Машина времени» Андрей Макаревич. Много позднее он так опишет свои впечатления от того просмотра: «Мы, конечно, слышали об этом фильме и видели картинки из него в разных журналах, но все равно ну никак не верилось, что покажут его у нас. Гас в зале свет, и я ужасно волновался. И когда с первых секунд стало ясно, что фильм тот, - мы впились в экран, как клещи. Ребята! Вы видели этот фильм на большом экране? Это, между прочим, даже сейчас выглядит блестяще. А тогда это была волшебная дверца, приоткрывшаяся на час в иной мир. Мы вышли на улицу, шел дождь. Я не мог отделаться от ощущения, что после настоящей жизни мы попали в черно-белый телевизор. Не глядя друг другу в глаза, мы дошли до магазина, купили бутылку какого-то жуткого ликера и, зайдя в первый подъезд, выпили его залпом и в полной тишине. Мы просто спасали себя. Нужно было срочно хоть каким-то способом смягчить силу этого удара. Сегодня «Yellow Submarine» стоит у меня на полке среди прочих хороших фильмов, и я уже знаю его наизусть, и все равно смотрю с удовольствием, и самый для меня большой праздник - если оказывается, что кто-то из моих друзей его до сих пор не видел, и я смотрю его еще раз вместе с ним, и смотрю как бы его глазами. И все равно силу того удара мне уже никогда не ощутить…».
0

Styx прокомментировалМосква 1975… 23 сентября 2017 в 20:55

0

Styx прокомментировалЗАПРЕЩЕННЫЙ ГАГАРИН. 31 августа 2017 в 19:02

Журнал Forbes составил список 100 самых влиятельных россиян столетия. В него вошли политики, бизнесмены, деятели науки, культуры и искусства, оказавшие наибольшее влияние на мир за последний век. Рейтинг возглавил Юрий Гагарин, на втором и третьем местах с равным результатом оказались Иосиф Сталин и Владимир Путин.
Самым влиятельным русским столетия стал космонавт Юрий Гагарин - за него свой голос отдали 52,2% читателей.
Второе место занял Иосиф Сталин, набравший 44,6% голосов, почти столько же, с отставанием на сотые доли (44,6%) получил нынешний президент России Владимир Путин, расположившись на третьем месте.
31.08.2017г.
0

Styx прокомментировалБанда GTA. 1 августа 2017 в 18:25

«Банда ГТА» напала на суд.
Сегодня днем подсудимые по делу «банды ГТА» в здании Мособлсуда напали на судебных приставов и конвоиров и попытались сбежать. В результате трое приставов получили ранения, по предварительным данным, трое злоумышленников были застрелены конвоирами.

О стрельбе в Мособлсуде стало известно около двух часов дня. Сначала руководитель пресс-службы суда Наталья Осипова сообщила, что из здания ведется эвакуация людей, все заседания прерваны. Вскоре стала понятна и причина. Сегодня в суде продолжался процесс по делу девяти выходцев из среднеазиатских республик, которые, по данным СКР, в 2012—2014 годах совершали нападения на водителей автомобилей в Калужской области и Подмосковье. Их жертвами стали 17 человек, еще двоим потерпевшим удалось выжить
Всего по делу проходят девять человек. Видимо, понимая, что избежать приговора им не удастся, пятеро из них решили бежать. В служебном лифте, один из подсудимых напал на конвоира и начал его душить. На помощь сообщнику бросились и другие. Им удалось отобрать у конвоиров оружие и освободиться от наручников. Один из конвоиров был избит настолько жестоко, что позже его пришлось госпитализировать и поместить в реанимацию.
Конвоиры успели поднять тревогу, и по всему зданию суда по громкой связи была передана команда всем срочно покинуть здание. Заседания были прерваны, судьи - специально отведенными для них лифтами, а остальные - общим порядком были эвакуированы. Тем временем к месту событий подтянулись сотрудники Росгвардии.
Примерно через 45 минут судьи и посетители вернулись в залы заседаний.
Как сообщила официальный представитель СКР Светлана Петренко, ГСУ СКР по Московской области возбудило уголовное дело по ст. 317 УК РФ (посягательство на жизнь сотрудника правоохранительного органа), п. «б» ч. 4 ст. 226 УК РФ (хищение либо вымогательство оружия, боеприпасов, взрывчатых веществ и взрывных устройств), ч. 3 ст. 30, ч. 3 ст. 313 УК РФ (покушение на побег из-под ареста или из-под стражи).
0

Александр прокомментировалПервомайская улица. 29 мая 2017 в 15:18

На противоположной стороне начала Первомайской улице находилась парашютная вышка. Далее, дорожка приводила к мосту через Серебряно-Виноградный пруд. Пройдя мост, попадаешь на Измайловский остров, в городок Баумана, на западной стороне которого находился стадион завода МЭЛЗ. На этом стадионе я, с товарищами по группе Московского Электровакуумного техникума, занимался физкультурой с 1963 по 1966 гг.
+1