О чём мало пишут.

Ливерпуль – это «Битлз», «Битлз» - это Ливерпуль. Духом «битлов» этот современный, развивающийся город (в 2008 году признанный культурной столицей Европы) пропитан насквозь. Поэтому, даже если цель Вашей поездки в Ливерпуль никак не связана с легендарными музыкантами, все равно их тень будет сопровождать вас повсюду.
Ливерпуль – город на северо-западе Англии, в Мерсисайде. Климат – умеренный морской, традиционный для Британии. Погода такая, что жарко тут точно не бывает никогда. Но и сильных холодов нет – умеренная зима, прохладное лето. Дождливые дни в среднем случатся 282 раз в году, что много даже для традиционных британских стандартов (155). Зато снег – явление редкое. Самый жаркий месяц - июль (средняя температура воздуха 20 градусов по Цельсию), самые холодные – январь, февраль (6,5 градусов). Ветровка или теплый свитер при поездке в Ливерпуль не помешают даже летом – все же дыхание Северной Атлантики здесь чувствуется постоянно.
Жители Ливерпуля зовутся «скаузерами» из-за дичайшего акцента, разобрать который порой не могут даже сами англичане. Коренные скаузеры чаще всего обитают в районе Буттл, куда в принципе лучше не заходить вообще, ибо это самый бедный и криминальный район города. Особых достопримечательностей там нет.
Ливерпуль – крупный морской порт, поэтому пройти мимо морского музей города было бы не совсем верно – здесь можно изучить историю города и самого порта – одного из самых древних в Европе. Особо стоит обратить внимание на Альберт Док - первый в Европе док выполненный полностью без использования деревянных конструкций, то есть пожароустойчивый.
При выборе отеля стоит уделить внимание одной подробности – включен ли в стоимость английский завтрак – Фулл Инглиш Брэкфест – выбор энергичных людей, которые собираются весь день провести на ногах. Бекон, помидоры, грибы, картофель, яичница, колбаски, фасоль и главное – «black pudding» – жаренная кровяная колбаса, изюминка композиции. Если все это съесть, можно до вечера забыть о желудке. Ну, если конечно прилить завтрак немножко позже отборным английским (а лучше ирландским) пивом. Но это – на любителя.
Очень удобно приобрести дневную карту для передвижения на любом виде транспорта – метро, автобус или паром, которую можно приобрести в агентстве Мерситревел. Ее действие распространяется не только на Ливерпуль, но и на пригороды, что в данном случае очень удобно, ибо направляемся мы в Ellecmere Port, месту где находится знаменитая деревня распродаж. Здесь держат свои стоковые магазины все модные дизайнерские бренды и можно по очень дешевым ценам приобрести то, что в городе стоит раз в 10 дороже.
Если же ехать в такую даль лень (хотя сама поездка на пароме по реке Мерси будет одним сплошным удовольствием) - можно произвести шопинг в торговом центре «Liverpool one» - настоящем мегамонстре торговли, где можно запросто заблудиться. Интересный штрих города – на набережной часто встречаются фонтаны, которые бьют прямо из-под земли – довольно занимательное зрелище.
Музей «Битлз» - the Beatles Story – место обязательное для посещения в Ливерпуле. Если же Вас интересует современная музыка, то можно посетить «Каверну» - набор концертных залов, где выступают разнообразные представители альтернативных музыкальных направлений. Тут можно не только послушать музыку, но и в спокойной обстановке выпить эля и даже если повезет и позволит знание английского поговорить с музыкантами - парни здесь выступают не гордые, из начинающих. Когда-то здесь начинали и «Битлз».
Вечером в Ливерпуле лучше всего податься в паб. Даже если Вы не любитель алкоголя, хотя бы попробовать пару сортов разливного пива стоит. В Британии пивоварение – это особая культура. Пивопоглощение тоже. Пиво здесь подают только в стаканах (никаких кружек!), измеряется оно пинтами. Рекомендуется для пробы – бочковой эль. Такого продукта больше нигде кроме Британии вкусить не удастся. Интересная особенность английских пабов – ровно в 23-00 звучит колокол и после этого Вам уже больше ничего не нальют. Пить Вы можете то, за что заплатили хоть до утра, но вот новую порцию – увольте. Этот старинный закон уже давно отменили, но в отличие от ресторанов, баров, кафе – в пабах его чтут свято. Из множества пабов Ливерпуля можно посоветовать «Корону» - отличное качество и низкие цены. Пинта пива – 1, 49 фунта.
Ну а после похода в паб самое время податься на футбольный матч. Ливерпуль – город футбольный, здесь нет равнодушных к «Эвертону» или «Ливерпулю» людей. Разве, что иностранцы, которых с каждым годом становится в Англии все больше несмотря на все преграды, которые стоят у них на пути. Но до мультинационального Лондона Ливерпулю все же пока далеко. И это хорошо – национальная культура должна сохраняться. Иначе старушка Англия перестанет быть самой собой.

Современные мастера звука не разгадывают загадки средневекового лака и секреты сушки древесины, идущей на скрипичные деки. Они просто пытаются построить собственный саунд – неповторимое, легкоузнаваемое звучание. И подчас добиваются цели невероятными способами.
Так, специфическое эхо The Beatles формировалось вентиляционными камерами лондонской студии Abbey Road. Культовый электроорган Hammond представляет собой комбинацию часового механизма и магнитофона. А тайна неповторимого вокала Френка Синатры – в микрофоне Neumann U47 и предварительном усилителе с лампами эпохи Второй мировой. И это далеко не все секреты монстров рока, поп-див и классных рок-н-ролльщиков.

Каминная гитара
Поклонники Queen считают неповторимое звучание гитары Брайана Мэя такой же визитной карточкой группы, как и голос Фредди Мэркьюри. Долгое время оставалось загадкой, с помощью каких «примочек» создается такой звук. Большинство доморощенных экспертов сходилось в том, что Мэй работал с синтезатором. Но это не так. С пяти лет Брайан учился играть на фортепиано и банджо, но к шести годам понял, что его инструмент – гитара. В семь лет мальчику подарили акустическую гитару, но она оказалась слишком большой для детских рук. Вот тогда-то будущий преподаватель Королевской музыкальной академии, доктор астрофизики и по совместительству рок-звезда стал переделывать музыкальный инструмент под себя. Юный Мэй мечтал о Fender Stratocaster, но родители не могли купить сыну такой дорогой инструмент. И Брайан вместе с отцом принялся мастерить его своими руками. На это ушло два года и невероятный материал. Гриф изготовлен из куска махагонового дерева, отпиленного от 200-летней каминной балки. Корпус гитары – из дуба, головки колков – из старых перламутровых пуговиц, а рукоятка механического тремоло – из держателя багажника мотоцикла. Рассчитав математическую модель гитары, Брайан Мэй нарушил один из главных постулатов. Его Red Special имеет 24 лада – на два больше, чем у классической 6-струнной. Зато «самопал» позволяет брать более высокие ноты и извлекать неповторимые звуки. Став известным музыкантом, Брайан отказался от традиционных медиаторов. Вместо них он использовал монеты достоинством в 6 пенсов. Их «отменили» еще в начале 1970-х, но в 1993 г. Королевский монетный двор согласился напечатать специальную партию 6-пенсовиков с изображением Брайана Мэя, чтобы тот мог по-прежнему использовать «нумизматику» вместо пластика. Еще один секрет звучания – в электронике. На концертах играла целая батарея ламповых усилителей Vox AC30, усовершенствованных Брайаном и бас-гитаристом Queen Джоном Диконом. А компанию им составлял крошечный батарейный усилитель Deacy Amp, собранный Диконом. Этот гаджет использовался, в основном, при записи новых альбомов.
Сегодня многие компании выпускают специальные устройства, позволяющие сымитировать звучание гитары Red Special. Корпорация Digitech продает гитарную педаль Brian May Red Special. Компания VOX запустила в производство копию Deacy Amp. Серийным стал и «тюнингованный» группой Queen усилитель VOX AC30. Наконец, была переиздана и сама Red Special. Ее реплики выпускали Greco (Япония), Guild (США) и др. А в 1996-м Грег Фрайер специально для Мэя создал три копии Red Special, названные John, Paul и George.


Альбом The Dark Side of the Moon считается самым ярким творением группы Pink Floyd. Неповторимый саунд «Обратной стороны луны» создан британским инженером Аланом Парсонсом (он же записывал Abbey Road – последний альбом The Beatles) и сыном русских эмигрантов Петром Зиновьевым, основавшим электромузыкальную компанию EMS. В 1969 г. вместе с Дэвидом Кокереллом он создал первый в истории шоу-бизнеса портативный синтезатор VCS3. Компактный VCS3 (музыканты прозвали его Putney) обладал возможностями огромных студийных синтезаторов. «Машинки» Зиновьева до сих пор считаются лучшим инструментом в своем классе. ИхиспользовалиJean Michel Jarre, Roxy Music, The Who, Pink Floyd, Led Zeppelin. В биографии VCS3 множество загадок. По документации EMS, было выпущено только 800 таких синтезаторов. Однако количество «троек» на различных аукционах и в частных коллекциях значительно больше. Сегодня Putney в хорошем состоянии стоит EUR 5 тыс. Это в десятки раз дороже, чем цена профессионального цифрового синтезатора Yamaha DX-7 (использовался Брайаном Мэем при записи последних альбомов Queen). Наконец, никто до сих пор не может понять, почему VCS3 звучит так живо и многообразно. Все попытки «переиздания» его успехов не имели.

Тайна Deep Purple
Ричи Блэкмор не делал гитару собственными руками, но уникальный звук инструмента он выстроил сам. В середине 1960-х Ричи работал сессионным гитаристом на студии Джо Мика – легендарного инженера и продюсера. Мик активно экспериментировал с магнитофонами, придумал наложение звука и создал многие гитарные «примочки», вошедшие в арсенал рок-музыкантов. Собственно говоря, хард-рок как таковой придумал тоже Джо Мик. Блэкмор научился у шефа творчески обращаться с аппаратурой. Легендарный звук его гитары был создан с помощью старинного катушечника. О необычном музыкальном инструменте Блэкмор рассказывает неохотно. Но, судя по фотографиям, речь идет о катушечнике Aiwa серии TP (1967–69 годы). В 1972 г. Блэкмор переделал предварительный усилитель японского магнитофона, увеличил скорость движения ленты и использовал «Айву» в качестве эффектора и линии задержки. Ни Блэкмор, ни работавшие с ним инженеры долго не могли заменить разваливающийся от старости магнитофон Aiwa. Синтезаторы и цифровые гаджеты оказались бессильными – гениальный гитарист постоянно возвращался к катушечнику. И только на рубеже тысячелетий специалисты датской компании T-REX Engineering создали педаль T-REX Replica, заменившую допотопного «японца». «Теперь, – говорит Блэкмор, – на старости лет у меня есть вариант, который позволяет заменить «незаменимое». Педаль, имитирующая древний катушечник, собрана на двух профессиональных 24-битных процессорах Burr Brown, работающих на тактовой частоте 200 кГц (почти в 5 раз выше, чем у CD-плеера). Внутри педали – MIDI-контроллер, модуль памяти и синхронизатор, позволяющий темпорировать звучание. На «Реплике» играют также Дэвид Гилмор (Pink Floyd), Стив Морзе (Deep Purple 1996–2007), Пит Тауншенд (The Who) и другие монстры рока. Но, как говорят близкие к чете Блэкморов люди, сам Ричи время от времени стряхивает пыль с той самой Aiwa, подключает гитару к ее линейному входу и просто играет. А может, Ричи снова пытается создать звук, которого не было раньше?...

Дэн Гейбл и Майкл Вайтсайд — известные личности на лондонской музыкальной сцене. Это действительно так, в профессиональном мире их знают намного больше, чем в мире hi-fi. Правда, после того, как Дэн и Майкл открыли пять лет назад компанию Abbey Road Cable, ситуация начала изменяться. Студийная идеология и подготовка оказалась вполне успешной для проникновения на переполненный конкурентами рынок кабелей для Hi-Fi аппаратуры.


Основатели:
Дэн Гейбл — практик. Он был директором студии в Лондоне, получил известность как звукорежиссер монтажа и перезаписи фильмовых и телевизионных фонограмм. Номинировался на премию BAFTA, то есть британского эквивалента "Оскара". Кресло за микшерским пультом долгие годы было для него рабочим местом.

Майкл Вайтсайд — не то чтобы теоретик, но больше склонен к разработке аппаратуры, хотя и пользоваться ею умеет. Он дипломированный инженер, курировавший немало студий. Ведь в каждой студии возникает потребность адаптировать оборудование под собственные нужды, и простор для технического творчества открывается очень обширный. Когда EMI решила полностью переоборудовать знаменитую "чердачную" студию сведения фонограмм Penthouse, входящую в знаменитый комплекс Abbey Road, Майкл впервые серьезно задумался о необходимости разработки кабелей. Таких, какие он хотел бы видеть в Abbey Road. Вместе с Дэном они смогли реализовать свою мечту. Сделанные ими кабели понравились и другим специалистам знаменитой студии, так что, когда Дэн и Майкл решили поставить производство на промышленные рельсы и выйти на рынок hi-fi, руководство EMI сделало им щедрый подарок в виде почетного имени для нового бренда. Так родилась марка Abbey Road Cable. Мы еще поговорим о том, чем кабели Abbey Road отличаются от других, и о том, где и как они делаются, — но сначала отправимся туда, где они родились и где творчески подпитываются их создатели.


В студию!

Посещение двух самых известных европейских студий звукозаписи открывало программу визита российских журналистов на родину кабелей Abbey Road. Бренд Abbey Road Cable был создан Вайтсайдом и Гейблом для того, чтобы применить свой профессиональный опыт в кабелях именно для домашнего hi-fi. Визит же на Abbey Road и Air Studios — возвращение к истокам, в лабораторию творческого поиска этих двух увлеченных своим делом специалистов. Студии Abbey Road 75 лет. Это фактически символ звукозаписывающей индустрии, тесно переплетенный с одноименным культовым альбомом культовой группы The Beatles. Продюсер Beatles Джордж Мартин основал другую лондонскую студию, Associated Independent Recording (Air), по соседству от Abbey Road. Было это 44 года назад. Ныне это один из самых известных комплексов записи музыки для киноиндустрии. В свое нынешнее помещение — в охраняемом государством памятнике архитектуры, часовне Lyndhurst Hall — Air переехала в 1991 году. Забавно, что в связи с подготовкой нового издания всех записей The Beatles и соответствующим ремастерингом, Джорджу Мартину пришлось на несколько месяцев вернуться на Abbey Road. Результаты весь мир узнает 09-09-2009 — такую дату выхода нового каталога записей The Beatles назначили EMI и Apple Corp. Не стоит много говорить о посещении мест, где живет дух великих музыкантов — от Элгара до Джорджа Харрисона. Даже фотографии, сделанные на Abbey Road или Air, кажутся звучащими историческими документами. Поделюсь косвенным наблюдением: аналоговый звук в обеих студиях вовсе не списан со счетов. Да, для кинофонограмм удобнее цифровые пульты и компьютерные станции монтажа вроде Pro Tools, но для производства музыки не простаивают 24-дорожечные аналоговые магнитофоны Studer (для записи) и 2-дорожечные Аmрех (для сведения). В каждой студии мастеринга стоит оборудование для производства матриц грампластинок.

- Для меня студия звукозаписи — идеальное место для экспериментов в конструкции кабеля. Не только я сам могу оценить результат, но и мои коллеги. Опытнейшие специалисты, они всегда мне помогали, — говорит Майкл Вайтсайд.
- Я слушаю живую музыку практически каждый день, — излагает свое кредо Дэн Гейбл. — Если не в студии, то хожу в клубы, помогаю знакомым музыкантам. Для меня это лучший отдых и одновременно слуховой опыт.
Итак, создатели Abbey Road Cable имеют опыт и знают, какого звучания они хотят добиться. Это несомненно. Интересно, какие шаги они сделали от теории к практике?



Теория

- Нам хотелось бы добиться простой цели: чтобы сигнал, проходя по кабелю, минимально изменялся, — говорит Вайтсайд. — Как это сделать?
- Наш слуховой аппарат работает не как спектроанализатор, а, скорее, как фазовый детектор. Именно поэтому мы не слышим статические тона выше 20 кГц, но можем с пугающей точностью определить направление прихода импульсного звука. С пространственным разрешением, эквивалентным частоте 200 кГц и даже выше. В таком случае
изменения фазы сигнала, даже на частотах выше границы слышимого диапазона, приведут к дискомфорту в звучании, нарушению его естественности, исказят пространственную картину. Аудиоаппаратура и кабели, ее соединяющие, должны обладать широким диапазоном частот и не нарушать пропорции тонов и обертонов.
- Любопытный пример из музыкальной индустрии: звукорежиссеры вам единодушно скажут, что при записи ритм-секции всегда лучше получается, если исполнители играют вместе. Упрощенно говоря, 20 скрипачей сыграют вместе лучше, чем один скрипач исполнит партии 20 раз. Это тонкий аспект взаимовлияния, не только исполнительского, но и акустического, указывающий на важность фазовых характеристик. То, что в итоге попадает в диапазон нашего слуха, рождается с помощью сигналов, спектр которых лежит вне пределов этого диапазона.

Итак, был очерчен круг задач. Первое - минимум фазовых искажений в диапазоне примерно от 1 Гц до 200 кГц, что подразумевает, в частности, борьбу с поверхностным эффектом и другими явлениями, вызывающими задержку прохождения высокочастотной части спектра. Второе — минимум потерь в кабеле, в том числе на нагрев (сопротивление), и, как следствие, максимально высокая скорость прохождения сигнала. Что технически выражается, в основном, в требовании снизить активное сопротивление, погонные емкость и индуктивность кабеля. Наконец — и это тоже как следствие: малое сопротивление (активное и реактивное) устраняет кабель из уравнения взаимодействия усилитель - акустические системы (или выходной каскад - сопротивление нагрузки в случае межблочного соединения).



Практика

Выбрав план действий, Abbey Road Cable приступила к его реализации. В принципе, Майкл Вайтсайд уже сталкивался с почти идеальным кабелем: в телекоммуникациях иногда используется специальный трубчатый проводник большого диаметра, погруженный в жидкий азот. Осталось перенести идеал в плоскость реального мира. После ряда экспериментов был выбран проводник из тончайших жил (медь и посеребренная медь) — как обеспечивающий минимальный поверхностный эффект (и широкую полосу пропускания) при устойчивости к большим токам. Азот — в виде газа — используется во вспененном диэлектрике, что существенно снижает паразитную емкость. Богатый студийный опыт определил отношение молодой фирмы к таким важным элементам конструкции кабеля, как заземление/экранирование и качество разъемов. В большинстве обычных применений экранирование ухудшает звук, считают Майкл и Дэн. Более того, неправильное соединение экрана и "земли" в кабелях может испортить не только звучание, но и электробезопасность компонентов. Для разъемов RCA Abbey Road нашла оптимум в немагнитных облегченных соединителях Bullet австралийской фирмы Eichmann. Соединители "банан" для колоночных кабелей Abbey Road Cable разработали сами. Для сетевых кабелей нет ничего лучше хорошо известной в профессиональном мире продукции Schurter. Опробовав конструкцию и подтвердив ее превосходство с помощью измерений, Abbey Road Cable перешли к самому важному этапу. Кабель нужно производить, причем в экономически обоснованных условиях, обеспечивая при этом постоянство и неизменность его свойств. Нужно ли говорить, что в домашних условиях это невозможно? Метод проб вкупе с дружественными советами привел Abbey Road Cable к одному из британских заводов электротехнических изделий, расположенному в Шотландии. Там смогли реализовать задуманное, поскольку оснащение этого завода позволяет выпускать самые разные кабели.



Добыча и производство меди

Медь (Сuprum, от латинского названия острова Кипра) Cu — элемент I группы 4-го периода периодической системы Д. И. Менделеева, порядковый номер 29, атомная масса 63,546. В природе встречается как в самородном состоянии, так и в виде различных минералов - халькопирит (медный колчедан) СuFеS2, халькозин (медный блеск) Сu2S, малахит СuСo3, Сu(OH)2 и др. Медь — мягкий и ковкий металл красного, в изломе розового цвета. Отличительными свойствами меди являются высокая электро- и теплопроводность (как проводник тока занимает среди металлов второе место после серебра). Кристаллическая решетка — гранецентрированная кубическая. Более 50% добываемой меди применяется в электротехнической промышленности. При этом почти вся медь извлекается из руд, лишь незначительная доля имеет самородное происхождение. Основными источниками меди являются два минерала: халькопирит (медный колчедан) и борнит (пестрая руда), которые представляют собой смесь сульфидов меди и железа. Содержание меди в руде не особо велико, поэтому принято по соседству с рудником строить горно-обогатительный комбинат. Он механически отделяет пустую породу, оставляя так называемый медный концентрат. Крупнейшие месторождения медных руд находятся в Чили (Эскондида), Иране, ДР Конго и Замбии, а также в США, Австралии, России, Казахстане и Китае.

Металлургический завод переплавляет концентрат в черновую медь (через штейн), а затем методом электролитического осаждения на специальные титановые или медные "уловители" получает очищенную медь (99,99%). Эта электролитическая медь является бескислородной, так что надпись ОFС, которой любят щеголять некоторые производители, фактически бессмысленна: в современном мире почти не используется черновая медь огневой очистки. Полученные листы характерного вида именуются катодами. Их размер примерно 1 х 1 м при толщине 8 мм, вес около 35 кг. Из катодов методом непрерывного литья и прокатки делается медная катанка — подобие прута толщиной 8 мм (или более). Из катанки, в свою очередь, волочильные станки могут изготовить медную проволоку меньшего диаметра. Существуют еще способы получения гранулированной меди из вторсырья, на чем специализируются многие китайские плавильные цеха. Британские (и не только) кабельные заводы закупают медную катанку или катоды на лондонской бирже металлов (LМЕ). Цена при трехмесячном упреждении составляет примерно $5100 за тонну катодов.



Производство

Технология производства электрического кабеля хорошо известна и отлажена. Кабельный завод получает готовый провод — медный, луженый, какой требуется; плетет из него нужной конфигурации проводник, затем методом экструзии наносит на него диэлектрик, плетет из изолированных проводников нужной геометрии конструкцию и обволакивает ее экраном (если нужно) и внешней оболочкой. Производство специализированного аудиокабеля имеет определенные особенности, связанные, в первую очередь, с более сложным плетением и необходимостью избавиться от остаточных механических напряжений (чтобы готовое изделие потом не было склонно к скручиванию). Понятно, что крутильные машины и экструзионное оборудование — это дорогостоящая техника. Первоначальные вложения в подобный завод абсолютно неподъемны для фирм, ориентирующихся только на аудиорынок, так что обращение Abbey Road Cable на завод, расположенный в Великобритании, вполне логично. Обеспечение экструзионной техники состоит в закупке полимеров (полиэтиленов, полиолефинов) и прочих пластикатов, а также красителей, лаков и других сопутствующих химикатов. Как мне рассказали на заводе, специфика производства кабеля для Abbey Road Cable состоит в том, что для него закупается провод в основном немецкого производства, а для производства кабеля используется специальная машина. Необычен и применяемый диэлектрик.



Результат

Abbey Road Cable — довольно редкий пример успешного воплощения идей "с той стороны зеркального стекла" (индустрии звукозаписи) в домашнем hi-fi. В отличие от многих других, этот производитель кабеля контролирует весь процесс работы над своими изделиями: от разработки до упаковки. Стильный черно-белый дизайн призван напомнить о знаменитом пешеходном переходе через Эбби-роуд, увековеченном на обложке одноименного альбома The Beatles. Есть ли у дома на Эбби-роуд свой гений места, дух-хранитель культурной среды? Роман об Эбби-роуд еще не написан. А звуковой кабель, чтущий традиции студии, уже есть...

Улица Abbey Road расположена в районе Сент Джонс Вуд. Когда-то это место называлось Миддлсекс Форест и принадлежало Рыцарям ордена Госпитальеров Святого Иоанна.

В 1804 году здесь была расквартирована Бригада Артиллерии, а шесть лет спустя по министерскому указу разместился Штаб королевского войска Британской конной артиллерии. И сегодня здесь сохранилась аллея для верховой езды.

Но еще раньше это место было известно под названием «Жилище Любви и Искусства». Виллы с обнесенными высокими стенами парками, благоухающими сиренью и жасмином, как нельзя лучше подходили для любовных приключений. Там обитали молоденькие дамы полусвета, актрисы, помощницы модисток, приятной наружности объездчики лошадей.

В 1860-е годы этот район от Мейда Вейли до Авеню Роуд был практически полностью сформирован. Местные парки очень разрослись, и уединение в них очень ценилось богатыми и респектабельными людьми середины викторианской эпохи, которые отличались весьма веселым и легким нравом.

По сравнению с другими улицами, расположенными на Сент Джонс Вуд, Abbey road очень небольшая. В давние времена это была пешеходная дорожка от Лиссон Гроув к монастырю Килберн, который в XII веке именовался аббатством. Название «Эбби Роуд» (Аббатская дорога) произошло, вероятно, от того, что дорожка вела прямиком к аббатству.

В 1830 году началось строительство дома № 3. Работы были завершены через три года. Говорят, это был самый элегантный дом на улице. Его первым владельцем стал некий Ричард Кук. В 1857 году там поселился Джозеф Хорнсби Райт. В 1874 году в помещении Свободной церкви Эбби Роуд в доме № 16 ее члены приняли решение о создании Фонда помощи жителям улицы. Собранные деньги использовались на покупку домов, которые затем разыгрывались по лотерее между членами Свободной церкви. Фонд назывался «Строительное объединение Эбби Роуд».

В 1891 году Тодд Уильям с семьей стал третьим владельцем дома №3, В 1913 году кузина Уильяма Оливия Уэстбрук-Тодд стала четвертым хозяином дома, который она продала через год Джону Генри Корднер Джеймсу. С этого момента квартиры в доме стали сдаваться всем желающим. Первым квартиросъемщиком в 1914 году стал Джон Артур Монди Грегори. Это была яркая личность. Любитель музыки, он привез с собой в дом кабинетный рояль и барабаны, на которых аккомпанировал граммофонным записям оркестра Пола Уайтмена. У Грегори был интересный бизнес — продажа жителям Сент Джонс Вуда титулов рыцарей и баронетов. Чтобы стать рыцарем, нужно было выложить 10 тысяч фунтов стерлингов. Титул баронета тянул на 25 тысяч. В конце концов, парня осудили и отправили в тюрьму на два (!) месяца. Отcидев свой срок, он уехал с большими деньгами во Францию...

В июне 1929 года дом № 3, называемый Белым домом, приобрел за 12 тысяч фунтов Фрэнсис Майер, строитель и перекупщик земельных участков и имений. А 3 декабря того же года это здание за 16 тысяч выкупила Граммофонная компания. Попутно компания приобрела также дом № 5, парки Алма Сквер и Хилл Роуд, превратив все это хозяйство в крупнейшую в мире студию звукозаписи.
Строительство студий началось в 1930 году, а в следующем году Граммофонная компания объединилась с «Коламбия компани». Так появилась на свет известная теперь каждому — благодаря Битлз — «Электрик энд Мюзикл Индастриз (EMI) Лимитед». Глава «Коламбии» Луис Стерлинг стал первым управляющим EMI. Строительство студий было завершено в 1931 году и обошлось в 100 тысяч фунтов. Было отремонтировано здание, приобретено оборудование, приведен в порядок земельный участок. 100-летний Белый дом превратился в «Студии EMI». При этом, по настоянию Вестминстерского округа, внешний вид здания остался без изменений. В нем разместились три студии, офисы, помещения для приемов и отдыха, артистические комнаты. Были установлены специальные системы для очистки и вентиляции воздуха.

Грандиозная церемония открытия EMI состоялась 12 ноября 1931 года при участии Лондонского симфонического оркестра под управлением великого мастера сэра Эдварда Элгара. В июле 1932 года сэр Эдвард Эдгар, уже теряющий силы (он умер 23 февраля 1934 года в возрасте 76 лет), согласился дирижировать своим собственным скрипичным концертом с тогда еще 15-летним вундеркиндом Менухиным. В общей сложности Менухин записал на Эбби Роуд около 250 сочинений. Знаменитый скрипач как-то сказал: «Каждый раз, когда я возвращаюсь в студии Эбби Роуд, я чувствую прилив энергии».

Тем временем, в 1944 году, Свободная церковь на Эбби Роуд стала называться Баптистской церковью. В 1962 году при этой церкви была открыта Школа для обучения английскому языку христиан с континента. Но вернемся к студиям. В разное время там были записаны пластинки с трансляцией церемонии коронации Георга VI и королевы Елизаветы II.

Новую музыкальную эру в студии открыли Битлз.

В феврале 1969 года Битлз начали готовить материал для альбома «Abbey Road» на студии EMI. Здесь группа работала в течение семи лет. Битлз там записывались, просто играли, а часто и ночевали. Эти студии всегда вдохновляли их, и в знак признательности последний альбом группы был назван «Abbey Road». 8 августа 1969 года в 11 часов 35 минут утра фотограф Ян Макмиллан запечатлел Битлз переходящими улицу. Они шли по направлению от студий EMI, записав там все свои диски и оставшись навсегда лучшей группой мира.

...Летом 1983 года EMI отремонтировала студию № 2 и впервые ее двери открылись для широкой публики.

Никто не скажет, сколько поклонников Битлз совершили паломничество на Эбби Роуд к пешеходному переходу с 1969 года. По оценке «Эбби Роуд Промоушн энд Меморабилиа» более полумиллиона человек со всего света уже побывали там. И их количество продолжает расти. Но первые четыре человека, основавшие паломничество еще в 1962 году, известны: это Джон Леннон, Пол Маккартни, Джордж Харрисон и Ринго Старр.

Чтобы выйти к Битловским местам на Эбби Роуд нужно пройти от станции метро St. John’s Wood (на линии Jubilee) два квартала по улице Grove End Road. Abbey Road Caf (в котором можно приобрести массу сувениров на битловскую тематику и пообщаться с продавщицей из Москвы) и знаменитая зебра находятся на пересечении Гроув Энд Роуд и Эбби Роуд.

Пешеходный переход «зебра» на улице Эбби Роуд в Лондоне, где была сделана фотография для обложки последнего по времени записи альбома The Beatles «Abbey Road», признан культурной ценностью национального значения, пишет The Daily Telegraph.

Переход получил от фонда «Английское наследие» (English Heritage) статус Grade II, который означает, что обозначенное здание или место охраняется государством, как представляющее повышенный культурный интерес. Grade II является наименьшим по значимости статусом для памятников культуры.

Фотография для обложки альбома «Abbey Road» была сделана Йэном МакМилланом в рамках 10-минутной утренней сессии на пешеходном переходе прямо перед зданием студии «Эбби Роуд», где записывались The Beatles. После выхода пластинки «зебра» стала одним из обязательных пунктов паломничества битломанов со всего мира. Посмотреть на знаменитый переход через веб-камеру можно в режиме онлайн на сайте студии.

Альбом «Abbey Road» стал одним из самых успешных в творчестве ливерпульской четверки, регулярно попадая в списки лучших рок-альбомов всех времен. Согласно чартам онлайн-магазина iTunes, который с 2010 года начал продавать записи The Beatles, «Abbey Road» имел наибольший успех среди всех переизданных в цифровом формате битловских дисков, а самой скачиваемой композицией стала песня Джорджа Харрисона «Here Comes The Sun», открывающая вторую сторону диска.

В феврале 2010 года в список культурных ценностей национального значения была включена сама студия «Эбби Роуд», где помимо The Beatles работали такие группы как Pink Floyd и U2.

Прямой эфир: (ждите, пока загрузится!) http://www.abbeyroad.com/crossing

ГЛАВА 1
Суббота, 3 часа пополудни, 28 октября 1961 года. В магазин грампластинок в центре Ливерпуля заходит парень - некто Раймонд Джонс, в джинсах и черной кожаной куртке - и спрашивает песню "My Bonnie" в исполнении группы Beatles.
Изысканно вежливый старший продавец, 27-летний Брайан Эпштейн, эту народную песню, разумеется, знает, но Битлз? Наш покупатель - наш бог! Выяснилось, что Битлз - это местная группа, только что вернувшаяся из Гамбурга и играющая совсем рядом, в клубе "Jeskyn".
Недоучившийся врач и актер, потомок польских эмигрантов, психически неуравновешенный, страдавший в школе из-за плохой успеваемости и еврейского происхождения, 9 ноября он отправляется в единственное необыкновенное путешествие в своей неудачливой жизни.
В темном, грязном и душном подвальном клубе его оглушил звук гитар, а с каменных сводов на него капала вода. Сам он любил классическую музыку, Сибелиуса, и не понял, почему девочки визжат от счастья.
Он всегда делал все, как полагается, но все смеялись над ним. Эти четверо парней во время игры разговаривали друг с другом, задирались, жевали, но всем это нравилось.
Он встречается с ними и становится их менеджером. Битлз ухмыляются: пару мошенников они уже испытали на себе, пижона с договором и адвокатом еще не было.

До знакомства с Эпштейном
ЛИВЕРПУЛЬ, 1940. Только с помощью щипцов появляется на свет Ричард Старки (7.7), прозванный позднее за свое пристрастие к кольцам Ринго Старр. Во время сильного авианалета рождается Джон Уинстон Леннон (9.10). 1942. Через день после налета рождается Пол Маккартни (18.6), будущий красавчик Битлз. Отец прослезился: такого некрасивого, красного ребенка он все же не ожидал. 1943. Родился Джордж Харрисон (25.2), единственный из Битлз, который провел детство с родным отцом и матерью. 1955. Джон, не знавший отца и воспитывавшийся у сестры матери, организовывает в школе в Кворрибэнке скиффл-бэнд Quarrymen (две гитары, стиральная доска, ударные).
1956. Пол знакомится (15.6) с Джоном, о чем впоследствии напишет в предисловии к книге Леннона "In His Own Write" ("В его собственном авторстве"): "Мы встретились на улице в одном из пригородов, Вултоне. Я был пухлым школьником, и когда он оперся рукою на мое плечо, я понял, что он выпил. Мне тогда было только 12, но мы подружились, потому что у него были жуки. Тетя Мими, заботившаяся о нем, говорила мне, что я сообразительнее, чем он, и всякое подобное, но однажды он написал стихотворение для школьного журнала об отшельнике, который сказал: "Небес дыхание - моя жизнь, осмелиться перестать дышать я не решусь". Я был озадачен: содержится ли здесь глубокий смысл? Поскольку Джон носил очки, я решил, что, наверное, да". Джордж и его старший брат Питер создают квинтет Rebel.
1957. Джон и Пол сочиняют вместе первую песню. Из почти сотни ранних сохранилось лишь несколько, одна из них "Love Me Do".
1958. Джордж переходит в Quarrymen, первые выступления в клубах. Ринго помогает создать скиффл-бэнд Эдди Клэйтона. ЛИВЕРПУЛЬ, ОКРЕСТНОСТИ, 1959. Quarrymen становится гитарным трио и меняет названия: Johnny & the Moondogs, the Rainbows, the Silver Beatles (игра со словом beetles - жуки). Джон уговаривает Стюарта Сатклиффа, своего одноклассника, учиться игре на бас-гитаре и приходить к ним. Первые месяцы тот играет, стоя спиной к публике. ЛИВЕРПУЛЬ, ШОТЛАНДИЯ, ГАМБУРГ - 1961-1962. Квинтет уже называется Beatles. За ударными некоторое время Томас Мур; Пит Бест, сын владелицы клуба "Касбах", приносит свои барабаны - кончается эра взятой взаймы аппаратуры и ручательств родителей. Битлз сопровождают и соло-певцов, в Ливерпуле работают в основном в "Jeskyn". Гамбургские клубы "Индра", "Кайзер-Келлер" и "Стар" с 12-часовой нагрузкой (8 на игру, 4 на паузы) научили их серьезному отношению к репертуару. Их тамошняя приятельница, фотограф Astrid Kirchnerr уводит Сатклиффа, но придумывает им прическу (бас-гитару берет Пол). Ринго уже местная звезда в группе Rory Storm & the Hurricanes.

Три гамбургские пластинки
Ливерпуль и Гамбург, как порты, имели общее не только в свободных нравах, но и в очень резкой музыке в клубах и танцевальных залах, почти не зависевшей от радио-телевизионных вкусов в метрополиях. Истоки этой музыки были в американском рок-н-ролле, но не приглаженном, а скорее наоборот. Поэтому гамбургским и ливерпульским группам часто приходилось менять место работы.
Пластинкой, которую не знал тогда Эпштейн, был первый из четырех синглов, сделанных Бергом Кемпфертом. На них Битлз (с Бестом и без Сатклиффа) аккомпанировали Тони Шеридану, изо всех сил подражавшему Пресли. Все восемь песен вошли в альбом "THE BEATLES IN HAMBURG", выпущенный гораздо позже. Впервые прозвучала собственная композиция Битлз, написанная Ленноном и Харрисоном, - инструментальная пьеса "Cry For A Shadow". Один раз мы слышим и пение Джона в роке, переделанном из свинга - "Ain't She Sweet". Остаток составляют посредственные, шумные роки.
Для познания ранних Битлз более важным, чем эти студийные записи, является концертный двойной альбом, выпущенный в 1977 году, - те 24 песни, которые за одну ночь записал на магнитофон в "Стар-клабе" лидер другой ливерпульской группы The Kingsize Taylor & the Dominoes; по случайности, именно эту запись он не стер, но по еще большей случайности тогда Пита Беста заменял Ринго Старр. Через несколько лет Тейлор предложил запись Эпштейну, но тот давал за нее только 20 фунтов.
Из своих будущих хитов Битлз поют здесь уже "I Saw Her Standing There" И "Ask Me Why", из чужих, например, "Twist And Shout", концертную конфетку Джона до конца их карьеры, "Long Tall Sally", "Matchbox", "Roll Over Beethoven", "Kansas City" (Пол уже тогда умел ее обострять). Забавно звучит "Besame Mucho" в исполнении Пола, катастрофический хит Айфилда "Remember You". Битлз запрещали выпуск этого альбома, с тринадцатью ранее не выпущенными песнями, и через суд.
Когда возникали записи в 1961-62 годах, у Битлз, как у группы, не было еще ни одного сингла. "Гитарным ансамблям приходит конец. Вы бы лучше завели в Ливерпуле собственную лавку", - сказали Эпштейну в фирме "Декка", когда он предложил им демонстрационные записи. Обращался он и в "Pye", "Columbia" и "HMV". Целых полгода он напрасно обивал пороги лондонских фирм.
Ко всему прочему, 10 апреля 1962 года в Гамбурге умирает от опухоли мозга 21-летний Стюарт Сатклифф.
Но в июне Битлз получают телеграмму от Эпштейна. "Поздравляю, ребята, "ЕМI" приглашает на запись, отрепетируйте вещи".

ДИСКОГРАФИЯ:

THE BEATLES IN HAMBURG (KARUSSELL)
THE BEATLES - LIVE! AT THE STAR-CLUB IN HAMBURG, GERMANY; 1962 (2 LP) (BELLAPHON)


ГЛАВА 2
Джордж Мартин в то время режиссировал в "ЕМI" в основном юмористические записи. Битлз его заинтересовали; кроме барабанщика. Тогда Джон позвонил Ринго.
Напрасно злился Пит Бест, а в Ливерпуле поднимались лозунги: "ПИТ НАВСЕГДА, РИНГО НИКОГДА!" Ведь для записи первого сингла Мартин пригласил студийного барабанщика, а Ринго на большинстве из 17 проб только тарахтел тамбурином. На окончательном варианте играет - несмотря на противоположную легенду - все-таки только он.
На подбадривающий вопрос Мартина, что ребятам не нравится при контрольном прослушивании, ответил Джордж Харрисон: "Для начала, мне не нравится ваш галстук". А Джон Леннон, от имени всех, отверг - уже без шуток - выбранную Мартином для сингла песню Мюррея "How Do You Do It".
"Love Me Do" стала в английском хит-параде № 17. Простому, средней скорости веселью губной гармошки Леннона во вступлении, восьмитактовому соло и коде ритм-гитары Джорджа целиком соответствует тинейджерский текст: "Люби, люби меня / Ты знаешь, я тебя люблю / Я всегда буду верным / Так пожалуйста, люби меня".

Mersey Beat
Уже второй сингл Битлз "Please Please Me" стал в январе 1963 года хитом № 1, в следующие 7 лет их будет еще 18. Песня, которую они отвергли, все же стала английской единицей для другой ливерпульской группы Gerry & the Pacemakers. С этого года ливерпульские группы стали часто попадать в хит-парады: следующими были Billy J. Kramer & the Dakotas (с песней Леннона-Маккартни "Do You Want To
Know A Secret?") и Searchers. В местной разговорной речи этот ансамблевый стиль получил название "mersey beat" или "mersey sound".
300 ансамблей в полуторамиллионном городе. Солистам типа Пресли тут не суждено появиться. "Mersey sound - это голос 80 000 развалившихся бараков и 30 000 безработных", - пишет "Дейли Уоркер". Традиционно высокая преступность молодежи снизилась и ливерпульский начальник полиции провозглашает: "Будь у меня деньги, я снабдил бы гитарой каждого несовершеннолетнего в нашем городе".
Битлз, выигрывающие анкету читателей журнала "Мерси Бит" с января 1962 года, из героев местного масштаба превращаются в идолов английской молодежи. "Лучше такие герои, чем премьер-министр, который твердит, что жил среди шахтеров годы, подразумевая под этим то, что он в обществе других лордов стрелял бекасов в вереске над угольным пластом", - констатирует "Челендж", журнал коммунистической молодежи.

Битломания
Джон женится на Цинтии Пауэлл (23.8.1962). Битлз впервые выступают на ТВ (ноябрь). Во время английского турне они еще "подогревают" публику для звезды - Хелен Шапиро (февраль 1963), их еще выгоняют из ресторана из-за кожаных костюмов. У американцев Everly Brothers они переняли двухголосие в квартах и квинтах. Скрещение голосов в стиле кантри и первенство в анкете "Нью Мюзикл Экспресс" (апрель). Родился Джулиан Леннон (8.4.63). Во время турне с Роем Орбисоном (май) они впервые звезды вечера. Последний, 294-й концерт в ливерпульском "Jeskyn" (3.8.63). Два сингловых рекорда: "She Loves You" предварительно заказали 500 000 поклонников, окончательный итог продажи - 1 600 000 экземпляров. Телепрограмму Битлз из "Палладиума" смотрят 27 млн зрителей - больше, чем коронацию (13.10.63). Турне по Швеции и триумфальная встреча на переполненном аэродроме. Джон Леннон во время концерта для королевского двора (4.11.63): "Не могли бы сидящие на дешевых местах хлопать в ладоши? Остальные пусть побренчат драгоценностями". В двадцатке коммерчески успешных пластинок у Битлз в декабре 7 штук.

Что в музыке. Yeah! Yeah!
Менеджер Зпштейн сумел одеть и дисциплинировать Битлз, и при этом не отнять их мальчишеского возраста.
Весьма успешно и нетрадиционно работал и Мартин: ведь на пластинках он выпускал - на всех синглах без исключения
- их собственные песни. Он, правда, отклонил Джорджа, и долго колебался между "знаменитыми" певцами Джоном и Полом, выбирая из них ведущего.
У Битлз были образцы для заимствований. "Twist And Shout", "Money", "Please Mr. Postman", "Devil In Her Heart" и "You Really Got A Hold On Me" они знали по детройтским пластинкам: своим интересом к негритянской музыке они опередили вкусы публики на 4 года. Кое-что было взято у женских ансамблей атлантического побережья: Shirelles ("Boys" и "Baby it's You") и Cookies ("Chains"). Озорную "Перевернись, Бетховен" взяли у Чака Берри. Джон любил почти неизвестного Артура Александра - "Anna". И типичное yeah! yeah! ставшее в Англии обозначением целого стиля, возникло из американизированного портового произношения yes. Да и сами истоки рок-н-ролла идут из негритянских народных песен - ритм-энд-блюзов.
Вторичный кантри мы слышим на примере "Please Please Me", который является отголоском вокального построения Everly Brothers и их хита "Cathy's Clown".
Но свои новаторские идеи в мелодиях, ритмических партиях и во всем построении песен - этого музыкально неграмотные Джон и Пол не могли взять нигде, кроме как у самих себя и своего вкуса, с которыми они и записали свой первый альбом - за 14 часов и с расходами всего в 400 фунтов на радость экономной фирме. (Первые два альбома были записаны только с теми инструментами, которые они использовали в выступлениях.) Поэтому в октябре 1963 года, впервые в истории английских хит-парадов, британцы выигрывали у американцев 12:8. В США первые два сингла Битлз пока еще провалились...


ДИСКОГРАФИЯ:
PLEASE PLEASE ME (апрель 1963)
WITH THE BEATLES (22 ноября 1963)

Singles:

Love Me Do / P.S. I Love You (5.10.1962)
Please Please Me / Ask Me Why (12.1.1963)
From Me To You / Thank You Girl (11.4.1963)
She Loves You / I'll Get You (23.8.1963)
I Want To Hold Your Hand / This Boy (29.11.1963)


ГЛАВА 3
Своим третьим американским синглом "I Want To Hold Your Hand" Битлз окончательно завоевали страну свинга и рока. Фирма "Кэпитол" вложила в рекламу 50 000 долларов и раздала 5 млн. значков "Битлз приезжают". Когда в феврале 1964 года - все еще нервничавшие после парижской "Олимпии", где их затмила блондинка болгарского происхождения Сильвия Вартан - они приземлились в Нью-Йорке, их оглушил крик 10 000 поклонников. В ТВ "Эд Салливан Шоу" - ее смотрело 73 млн. зрителей - диск-жокей передавал время в "битлминутах", а температуру - в "битлградусах". Билеты в вашингтонский "Колиззеум" и нью-йоркский "Карнеги Холл" были уже распроданы.

Как не уважать миллионы
"73% рекламы, 20% длинных волос, 3% скулящего пения и волшебная атмосфера, за которую Битлз должны быть признательны скорее Барме, чем Англии", - так отреагировал "Геральд Трибюн". "Прежде всего, их нужно постричь", - показалось Френку Синатре. Джазовый обозреватель Френсис Ньютон считал, что Битлз слушают дети от 8 до 15 лет.
"Все думали, что Битлз - это для подростков, - вспоминает Боб Дилан, - что это быстро пройдет. Но мне было ясно - они выстоят. Я видел, что они указывают путь, по которому пойдет музыка..."
С первой же пресс-конференции на аэродроме "Кеннеди" они очаровали всех своим мальчишеством и несоответствием шаблонам эстрады.
- Чем вы объясняете свой успех?
Джон:
- Если бы мы это знали, то основали бы новый ансамбль и стали бы менеджерами.
Телерепортер:
- Что вы думаете, когда видите лица миллионов зрителей?
Джон:
- Это действительно вас интересует?
На вопрос, как вообще можно петь на концерте при таком реве, ответил Пол:
- Когда уже ничего не слышим, то обычно останавливаемся и начинаем целоваться.
"Когда я впервые встретился с ними, то мне показалось, что я попал на фильм братьев Маркс. У них есть великолепная манера не уважать окружающих", - восхищался Уолтер Шенсон, финансировавший первый фильм с Битлз - черно-белый, 100-минутный "A HARD DAY'S NIGHT".

Суперприрожденные неактеры
Прежде всего, они отказались от многочисленных сценариев. Затем менеджер Эпштейн пригласил известного ливерпульского сценариста Алана Оуэна. Он ездил с ребятами, слушал их разговоры. Он не делал из них певцов, переодетых в актеры: день их карьеры был прожит так достоверно, что трудно распознать вставленные документальные кадры. Пол остался в меру заумным молодым человеком, Джон увлекался юмором почти сюрреалистическим, Джордж скептически ухмылялся, Ринго - великолепнейший - был естественным и, как всегда, добродушным.
Режиссер Ричард Лестер использовал очаровательное согласие битловской музыки с их поведением. Места, в которых действие стоит, и нет ничего, кроме хорошего настроения, получились лучшими: игра в карты в купе во время пения "I Should Have Known Better" или беснование на спортплощадке под звуки "Can't Buy Me Love".
Одноименный альбом "A HARD DAY'S NIGHT", впервые с гегемонией музыки Джона и Пола, впервые написанной по заказу, звенит с титульной песни не только чистым юношеским многоголосием и мелодической изобретательностью ("If I Fell", "And I Love Her"), но и 12-струнной гитарой "Рикенбекер" Джорджа. Не только своим соло в "A Hard Day's Night", но и всем своим саундом в целом повлиял Джордж на американскую группу Byrds. А те, в свою очередь, на рок-музыку Западного Побережья.
И с дополнительными инструментами (продюсер Мартин играл на пианино), включая смычковые, альбом, считающийся в настоящее время завершением и вершиной рок-н-ролльного периода Битлз, содержит удивительную простоту. "I Should Have Known Better" похож на титульную песню темпом, настроением и тональностью соль мажор. "Things We Said Today" (мелодии, записанные на второй стороне, в фильме не звучали) построена, собственно, на двух аккордах - веский аргумент для разговора о "трехаккордных чудесах". Но в этом случае джазовые звезды просчитались: Элла Фитцджеральд и Каунт Бейси расторопно записали "Can't Buy Me Love".

Тяжелый 1964 год
Запись "A HARD DAY'S NIGHT" (2.3-24.4). Книга Джона "In His Own Write" получила "Приз Фойли" (23.3). В хит-параде США песни Битлз занимают 1-5, 16, 44, 49, 69, 78, 84 и 88 места (31.3). Турне: Дания, Голландия, Гонконг, Австралия, Новая Зеландия (май-июнь). Вместо заболевшего Ринго барабанит Джимми Николь. Уличное движение на Пикадилли перекрыто из-за премьеры "A HARD DAY'S NIGHT" (6.7). Американо-канадское турне с 31 концертом в 24 городах (август-сентябрь). Британское турне с негритянкой Мэри Уэллс (октябрь-ноябрь). Вторая рождественская передача по британскому ТВ.

Почести рок-ветеранам
К а к научились сочинять Джон и Пол? Фирма "ЕМI", боясь, что идеи кончатся, записала с Битлз про запас старые американские рок-н-роллы, которые они знали с гамбургских времен. На этот раз их было выпущено 9 штук на альбоме "BEATLES FOR SALE" ("На продажу") и на сингле; другие битловские ЕР содержали песни, записанные на альбомах.
Авторами являются полузабытые Карл Перкинс ("Honey Don't", "Everybody's Trying To Be My Baby", "Matchbox"), Литтл Ричард ("Kansas City", "Long Tall Sally"), Чак Берри ("Rock'n'Roll Music"), Бадди Холли ("Words Of Love"), Др. Филгуд ("Mr. Moonlight") и Ларри Уильямс ("Slow Down").
To, что "Rock'n'Roll Music" добилась лучших отзывов, чем восемь оригинальных песен, было приписано усталости и спешке, в которой записывался четвертый альбом. Угрюмость проглядывала и в текстах: Битлз уже знали и восхищались Диланом. Как он повлиял на Джона, можно услышать в "I'm A Loser". Однако "BEATLES FOR SALE" не получился таким цельным, как "A HARD DAY'S NIGHT", хотя на нем есть хорошие песни ("I'll Follow The Sun", "Eight Days A Week") и заметно совершенствование группы в аранжировках и инструментовках. В звуковом отношении он пестрее всего, что Битлз записывали до сих пор.
Джордж Харрисон, остающийся, как автор, пока без шансов, на сингле "I Feel Fine" вновь предстает вдумчивым соло-гитаристом: одним из первых он использует feedback ("обратную связь"), впрочем, его соло целиком новаторское.
Кончался год, которому Фрэнк Заппа дал позднее такую характеристику: "Если вы не звучите или не выглядите как Битлз, вы не найдете ангажемента".

ДИСКОГРАФИЯ:

A HARD DAY'S NIGHT (10.6.1964, PARLOPHONE)
BEATLES FOR SALE (27.11.1964, PARLOPHONE)


ГЛАВА 4
"Не могу себе представить, что и в будущем мы сохраним такой же темп, что снимем фильм, который будет лучше, чем "A HARD DAY'S NIGHT", - говорил в декабре 1964 года Джон Леннон.
Успех Битлз привлек не только около трехсот ливерпульских групп: в Манчестере вынырнули Manfred Mann, в Ньюкастле Animals (обе группы с яркими органистами), в Лондоне, прежде всего, три группы с уникальными гитаристами: Rolling Stones (Джонс, Ричард), Yardbirds (Клэптон, Бек) и Who (Тауншенд). В США появились с новыми идеями Byrds и Lovin' Spoonful, рок-группу набрал и Боб Дилан.

Слишком актерская "HELP!"
У цветного фильма "HELP!" был тот же режиссер, что и у "A HARD DAY'S NIGHT", много гэггов (например, усмирение льва пением "Оды к радости" Бетховена), ярких кадров в австрийских Альпах и на Багамских островах, большая роль Ринго, преследуемого сумасшедшим ученым, страшно жаждущим заполучить его перстень; остальные Битлз почти постоянно в действии, ряд звезд кинематографа. "Это было очень забавно, но это не было нашим фильмом, мы были в нем гостями", - сказал Пол. Добавим, что лучшее в нем то, где они остаются самими собой: испуганными лыжниками, картежниками.
Совершенно неожиданно 1965 год стал годом Rolling Stones, раздраженного антипода битловского юмора. Но Битлз не остолбенели, конкуренция новой волны инструменталистов гнала их вперед.

И Ринго был тузом
На сингле "Ticket to Ride" отличились все: Джон - горьким, многогранным текстом о девушке, у которой уже есть билет на поезд, но ехать не хочется, Джордж и Пол - гитарными соло (Пол в середине заключительных восьми тактов), и, прежде всего, выразительный и точный Ринго - его нестандартное деление 4-дольного такта освежило запись.
Джон Хайсман, позднее барабанивший в группе Colosseum, оценил Ринго: "Вы не могли послушать ту музыку и не обратить внимания на барабанщика - просто идеальный звук. Для меня это было откровением... Ринго сказал нечто совершенно новое". Jack De Johnette сказал по-джазовому энергично: "Передайте Ринго, что он туз!"

Не ведают, что творят
Американский саксофонист Bud Shank хотел записать "Yesterday", вообще говоря, наиболее часто исполняемую вещь Битлз, в восьмитактной теме. У него ничего не получилось - песня семитактная. "Образованный музыкант просто не стал бы так писать. Это неправильно, но это прекрасно... Главная причина успеха Битлз в том, что они не ведают, что творят".
"Yesterday" пел и играл на акустической гитаре только один из Битлз - Пол. Именно тогда большинство специалистов поняло, что за авторским дуэтом Леннон-Маккартни скрываются, собственно, индивидуальные песни Джона или Пола; стали выяснять это не только по тому, кто поет, но и поняли то, что грубый звук и усложненные тексты - Джона, а большая мелодичность и зачастую менее роковая поэзия - Пола. Аккомпанемент смычкового квартета, который написал для "Yesterday" Джордж Мартин, Пол использовал позже в других знаменитых песнях - "Eleanor Rigby" и "She's Leaving Home".
"Yesterday", как классическая песня вечной любовной грусти по погибшему счастью, да и весь альбом "HELP!", был недооценен профессиональной критикой и явно расплачивался за отождествление с фильмом. Многие британские рецензенты до сих пор сожалеют, что Джон и Пол не стали ярко выраженными рокерами, к чему имели предпосылки, именно в "HELP!" видят они злосчастный поворотный пункт. То, что некоторые песни имеют оттенок кантри - особенно вторая сторона, начинающаяся заимствованным, но словно специально для Ринго написанным кантри-роком о кино-карьере - только свидетельствует о мелодической силе авторов, на этот раз включая и Харрисона. В песенном отношении "HELP!" более сильный и ровный альбом, чем первые четыре. Ликование в пении Битлз настолько непосредственно, что прибавляет энтузиазма и тягостному титульному тексту.

1965: фильм, орден, турне
Свадьба Ринго и ливерпульской парикмахерши Маурин (11.2). Начинаются съемки в Альпах (13.3). Концерт на Уэмбли с Rolling Stones в качестве победителей читательской анкеты (11.4). Указ о награждении Орденами Британской Империи;
Ринго боялся, что в пакете призывная повестка. Депутаты протестуют. Джон: "Большинство людей, имеющих этот орден, получили его за то, что убивали. Мы получили его за то, что развлекаем людей. Думаем, что мы заслужили его больше". (12.6). Начинается турне по Франции, Италии, Испании (20.6) Вторая книга Джона "A Spaniard in The Works" ("Испанец за работой") (24.6). Королевская премьера "HELP!" (29.7). Начало американского турне (14.8). Концерт в "Портланд Колизеум"; стихотворение об этом в книге Гинзберга "Planet News" (22.8). Родился Zak Starkey - первый ребенок Ринго (13.9). Во время получения орденов от королевы успокаивались в туалете Букингемского дворца сигаретой с марихуаной (16.10). В Глазго начинается британское турне (3.12).

Как звучали наяву?
"Когда люди захотят вспомнить атмосферу шестидесятых годов, они включат музыку Битлз", - заявил знаменитый американец противоположного жанра Аарон Коплэнд.
Помимо ряда пиратских пластинок, с 1977 года существует и один официальный "живой" альбом Битлз: с концертов на Голливудском стадионе 23.8.1964 (шесть песен) и 30.8. 1965 (семь). Из чего Джордж Мартин и звукорежиссер Джефф Имерик смогли сделать по просьбе фирмы "Кэпитол" такой альбом? Только из собственных трехдорожечных записей, не предназначавшихся ранее для выпуска. Чистили, микшировали дорожки и выравнивали аккомпанемент и пение Битлз, которые явно не слышали - без задних контрольных динамиков - ничего, кроме бесконечного рева 17 000 молодых, здоровых глоток.
Результат невероятен. Битлз поют свои необычные интервалы в основном так же чисто, как и в студии; запаздывают, скорее, ритмические места. И неожиданно через столько лет мы выясняем, что причиной того восторга, который иногда перерастал в истерию - мы столько читали об этом - на самом деле была, наверное, музыка...

ДИСКОГРАФИЯ

HELP! (август 1965) Parlophone
THE BEATLES AT THE HOLLYWOOD BOWL (апрель 1977) EMI

SP:
Ticket to Ride / Yes It Is (9.4.1965)
Help! / I'm Down (23.7.1965)


ГЛАВА 5
Мелкие и серьезные противоречия между Битлз и слушателями, впервые возникшие в 1966 году, не угрожая карьере ансамбля, поставили, тем не менее, вопрос дня: быть лучшими или популярнейшими? Быть самими собой или же теми, кеми их желает видеть публика?
Сингл об однодневной туристке ("Day Tripper"), ритм-энд-блюзовый от острого гитарного вступления, через захватывающий рифф, до блюзового символического описания кокетливой девушки ("Возьми меня только на половину дороги... У меня только один выход"), хотя и побудил Отиса Реддинга к блестящей соул-версии, но британские диск-жокеи на этот раз с большей охотой проигрывали песню с обратной стороны - "We Can Work It Out", отчет о взаимоотношениях Джона и Пола. Она была более мелодичной и оптимистичной, в ней постоянно звучала необычная фисгармония и в традиционно битловскую неправильную музыкальную ткань все время впадал в середине восьмитактный вальсок.

65 версий "Michelle"
Когда Битлз записывали "RUBBER SOUL", их - впервые - никто не торопил. Впервые они создавали альбом как одно целое (и ничего из него не выпустили на синглах), перешагнули в нем через существовавшие границы своей музыки - и впервые ушиблись. "Некоторые записи - "You Won't See Me" и "Nowhere Man" - почти монотонны..." - писал "Мелоди Мейкер". "Рекорд Миррор": "Если бы это записали не Битлз, большая часть вещей не увидела бы свет". И не было ясно, поняли ли альбом те критики, которые его хвалили.
Измеримым был только успех "Michelle": в течение двух лет сложную мелодию Пола записали 65 исполнителей, а британская группа Overlanders возглавляла со своим вариантом песни хит-парад. Однако, и Джон сочинил такую же знаменитую любовную песню - "Girl" - с совершенно несентиментальным текстом ("Тебе, вероятно, говорили в юности, что слава ведет к самодовольству? Понимала, когда говорили, что для того, чтобы мужчина заслужил день отдыха, он должен работать до изнеможения? Будешь ли верить в это до его смерти?"). Свой конкретный романс "Norwegian Wood" Джон облек в форму черного юмора; Джордж вуалирует все индийским струнным инструментом ситаром.

Человек Никто
Скрытую нежность обнаружила в гражданственном пении Джона в песне "In My Life" американская певица Джуди Коллинc и исполнила ее просто страстно. Мартин придал приятный облик записи Битлз своим барокко-пианино.
Из всех пяти песен Джона на альбоме чуть более остальных отражает состояние автора - и абсурдность и необъяснимость окружающего мира - мелодия "Nowhere Мап"("Человек Никто"): "Он действительно Человек Никто: сидит на своей земле Нигде и строит никакие планы для Никого, у него нет точки зрения, он не знает, куда идти. Не похож ли он немного на меня и на тебя?"
Теперь уже в большей мере напрашивается сравнение не только музыкальных, но, прежде всего, текстовых особенностей Джона и Пола, выступающих официально как авторский дуэт. Верх у Джона берет философия, самоисследование, абсурд, заметнее литературный талант, утонченность вкуса - а также капризность, раздраженность, ожидание вдохновения. Более уравновешенный, работоспособный и педантичный Пол непосредственнее в музыкальных идеях, но не может избежать банальностей.
Заканчивая сравнение, нужно сказать, что таланты обеих Битлз слишком схожи. И если кто-то в истинно роковой песне этого нетипичного рок-альбома "Drive My Car" ("Вести мою машину") посчитал автором Джона, он ошибся. Колебания молодой героини между заманчивой, но капризной славой и верным, но обычным парнем, написал Пол и мастерски сыграл на выражении "вести машину", в негритянском блюзе традиционно эротическом.
Пол также придумал название альбома: "Резиновая душа", иронизируя над британской одержимостью модным в то время соулом.
Соавтором одной песни стал и Ринго. Две, ничем не уступающие остальным, сочинил Джордж, его жужжащий, дуан-эддиевский (от Duane Eddy) звук в быстрой "Think For Yourself" был ошибочно приписан бас-гитаре. В двух записях два необычных дебютанта доказали, что Хаммонд-орган - это и ритмический инструмент: это были Ринго ("I'm Looking Through You") и дорожный менеджер Мэл Эванс ("You Won't See Me"). "Это был наш последний альбом, в котором мы ничего не переделывали", - вспоминал Джордж Мартин.

"Дождь" задом наперед
Песню о писателе, который хочет выпустить бульварный (paperback) роман и ради этого спокойно меняет содержание и масштаб новеллы, Пол придумал в машине по дороге к Джону и вложил в нее восхищение контрапунктным многоголосием американских Beach Boys и любовь к детям, которые в конце песни поют - это слышно на некоторых копиях - французские стишки Frere Jacques. Это был 12-й сингл Битлз, и первый с 30 августа 1963 года, который не попал во главу хит-парада сразу после выхода.
Новаторство пластинки подтверждает вторая сторона - Джонов "Дождь" с сегодня уже знаменитой кодой. "В ту минуту Битлз не знали точно, что будет дальше, - объясняет Джордж Мартин. - Тогда я взял кусок ленты с голосом Джона и пустил его задом наперед. Это показалось всем изумительным... звучало необычно, по-восточному. Так и оставили".

(1966) Гамбург напоследок и иначе
Джордж женится на натурщице Патриции Бойд (21.1). Десятинедельная запись альбома "REVOLVER" (апрель-июнь). На Уэмбли опять в роли победителей читательский анкеты "Нью Мюзикл Экспресс" - последнее домашнее выступление в истории группы (1.5). Во время вылета на заграничное турне их провожает едва ли сотня поклонников - в Англии битломания кончилась... (24.6)... но не в ФРГ: осажденные отели, бегство через задние двери, Эпштейн последним вскакивает в тронувшийся поезд, полисмены дерутся с поклонниками, Джон - с полисменами. Так называемое "молниеносное турне": Мюнхен, Эссен, Гамбург. Из-за принятых мер безопасности Битлз не могут сходить в клуб, где выступали всего лишь три с половиной года назад, где у них были друзья и подруги. Астрид Киршнерр-Темп отдает Джону даром то, за что в другом месте могла бы получить капитал: связку писем, в большинстве своем иллюстрированных, которые написал ее умершему жениху Стюарту Сатклиффу, бывшему члену Битлз, Джон (24.- 27.6). Токио, зал "Будокан", существует пиратский альбом с записью здешних концертов (30.6 - 2.7). Манила, самый большой филиппинский стадион (4.7). Редакция "Мелоди Мейкер" спрашивает: "Могут ли Битлз перестать концертировать и только записывать пластинки?" Джон: "Так вот, пока зрители постоянно говорят, что не видят нас, не можем".


ДИСКОГРАФИЯ:
RUBBER SOUL (3.12.1965) Parlophone

SP:
Day Tripper / We Can Work It Out (3.12.1965)
Paperback Writer / Rain (10.6.1966)


ГЛАВА 6
"Публика менялась каждый день, а мы исполняли те же вещи", - сказал Джордж, объясняя, почему Битлз, после неполных четырех лет всемирной славы, ушли осенью 1966 года с концертных подмостков в студию звукозаписи и в свои дома.
Никто еще не знал, что это навсегда.
Мировая поп-музыка жила в то время новаторскими альбомами. Rolling Stones ("AFTERMATH") впервые заполнили пластинку собственными песнями, Боб Дилан ("BLONDE ON BLONDE") еще больше наэлектризовал и усилил свое роковое понимание фолка, Beach Boys ("PET SOUNDS"), ведомые мозгом Брайана Вильсона, пустились в еще более сложное многоголосие и усовершенствованные технические возможности звукозаписи и красочность, и простое четырехголосие неожиданно появившихся калифорнийцев Mamas & Papas ("IF YOU CAN BELIEVE...").
"REVOLVER" казался всего лишь очередным альбомом Битлз с противными индийскими звуками Джорджа и двумя яркими сингловыми песнями Пола. Остальные песни опять стали "золотыми" для других: Cilia Black выпустила лирический сингл "For No One" (на альбоме - с соло на лесном роге, которое Джордж Мартин записал на ноты после бормотания Пола), Cliff Bennett с жестяным визгом в соуле Пола "Got To Get You Into My Life", "Eleanor Rigby" зажгла бывшего в застое Рэя Чарльза.

"Револьвер" индийского калибра
На самом деле "REVOLVER" опередил свое время. Он звучал все лучше, и сейчас специалисты считают его самым прогрессивным, если не лучшим, альбомом, который когда-либо выпустили Битлз.
Джордж впервые стоит на нем в одном ряду с Джоном и Полом, он даже самый заметный, начиная с первой песни о таможеннике ("Taxman"). Свое понимание главной песни он подчеркнул индийскими музыкальными инструментами, мелодикой и ритмикой, и углубил тамошним мистицизмом, в противовес пробуждающейся моде на наркотики. Джордж учился расширять свое сознание - а это и было целью так называемой психоделической музыки - скорее слушанием индийских раг и чтением тибетской книги о смерти, чем курением "травки". Индийская музыка, формально весьма свободная и большей частью импровизационная, правда уже раньше - благодаря сотрудничеству ситариста Рави Шанкара с западными музыкантами - попала в джаз (с саксофонистом Бадом Шенком) и серьезную музыку (со скрипачом Иегуди Менухином), но заслуга в широкой ее популяризации принадлежит Джорджу Харрисону и Битлз. Анекдотические затруднения, сопровождавшие встречу двух культур, были весьма значительны (Джордж в "Love You Too" целый день пытался сыграть ритм на барабане табла, затем пригласил индийского таблиста, который сыграл его "с листа").

Цельная пустота Джона
Как и на "RUBBER SOUL", на "REVOLVER" у Джона пять великолепных песен. Визитная карточка его интеллекта и фантазии - заключительная "Tomorrow Never Knows" с призывом "Отключи сознание и отдайся пустоте" замыкает некую трилогию ("I'm Only Sleeping", "She Said, She Said"), где "взлет" повторяется не только словами, но и характерной музыкой: эксперименты с обратной записью и выныривающими и исчезающими звуками продолжались. "Она вызвала во мне ощущение, что я не был рожден..." - как "She Said" далека от битловской "хочу держать твою руку"! В прелестной гармонии с музыкой Джон держит - литературно выделяющуюся на всем ее протяжении - и песню "Doctor Robert", оду современному знахарю.

История социальной песни
Кроме "Yellow Submarine", где мы видим, что Битлз любили детей, особенно Ринго, наилучшие отзывы из шести песен Пола получила "Eleanor Rigby"; на ее аранжировку со смычковыми "Мартина вдохновила музыка к фильму "451° по Фаренгейту". Первоначальным толчком к тексту послужило, конечно, не одиночество людей, но имя Daisy Hawkins. Пол заметил это имя в витрине и начал напевать его. Затем он сменил его на Eleanor Rigby, в голову пришла первая фраза, с которой он и пришел к Джону. Имя второго героя песни, McKenzie, они нашли в телефонном справочнике. "Там было просто "Отец Маккензи", и он показался нам как раз таким, каким мы его себе представляли, - вспоминает Пол, - одинокий и штопающий носки... В следующем куплете мы подумывали о каком-нибудь старике, таком, какие роются в мусорных баках. Но это уже было слишком запутанно. Мы с Джоном размышляли, можно ли соединить Маккензи и Элинор Ригби, но так и не придумали, как это сделать".

Каждый в отдельности
После выражения Джона о том, что Битлз сейчас популярнее, чем Христос, несколько радиостанций в Джорджии и Алабаме при поддержке Ку-Клукс-Клана сжигают пластинки Битлз. В франкистской Испании и ЮАР их на некоторое время перестают передавать по радио, но в Чикаго, как всегда мощно, начинается американское турне по 14 городам (12.8.1966), и 25 000 зрителей на 80-тысячном кливлендском стадионе добиваются своим бурным поведением остановки концерта на полчаса. Битлз так же быстро исчезают в отелях и каждый вечер слушают новый двойной альбом Дилана (15.8). Кэндлстик Парк, Сан-Франциско: последний концерт в истории Битлз (29.8). Каждый возвращается к своим интересам (сентябрь). Джон, подстриженный и впервые в очках, едет с семьей в Испанию, чтобы исполнить роль ефрейтора Грипвида в фильме "Как я выиграл войну". "Последние шесть лет я был просто битлом. Это была отличная жизнь, и мы здорово повеселились, но вечно так продолжаться не может. Мы постараемся заняться чем-либо другим... Джордж сейчас в Индии: путешествует, делает покупки и берет уроки игры на ситаре. Пол настолько занят благоустройством своего нового дома в Лондоне, что у него совершенно нет времени. Ринго, вероятно, все дни будет смотреть, как делают фильмы. Более или менее, у каждого из нас есть свои хлопоты: что делать дальше". (7.10).Пол сочиняет - впервые официально без Джона - музыку к неважному английскому фильму "FAMILY WAY" (14.10). Джон знакомится с авангардистской японской художницей, кинорежиссером и певицей Йоко Оно накануне ее выставки в лондонской Indica Gallery. Он небрит, три ночи до этого не спал, употреблял наркотики. "Те два года до того, как я познакомился с Йоко, у меня была страшная депрессия. Песни я писал с отчаянья. Мне казалось, что моя жизнь бессмысленна", - сказал он через три года (ноябрь). Битлз снова собираются в студии, записывают наудачу несколько песен и не предполагают, что в следующем году из этого получится самый знаменитый альбом мировой поп-музыки (декабрь).

ДИСКОГРАФИЯ:
REVOLVER (5.8.1966) Parlophone
A COLLECTION OF OLDIES... BUT GOLDIES (11.1966) Parlophone
SP:
Eleanor Rigby / Yellow Submarine (8.8.1966)

Читать далее в комментариях.

Об ансамбле "Битлз" написано множество книг. Эта отличается от остальных тем, что сами "Битлз" изложили свою версию событий вплоть до 1970 года.

Цитаты Пола Маккартни, Джорджа Харрисона, Ринго Старра, а также дополнения Нила Аспиналла, сэра Джорджа Мартина и Дерека Тейлора взяты отчасти из интервью, на основе которых созданы телевизионные и видеоверсии "Антологии "Битлз". Кроме того, в книгу включены важные материалы, публикуемые впервые. Специально для "Антологии" были проведены подробные интервью с Полом, Джорджем и Ринго.
Текст, приписываемый Джону Леннону, взят из обширных источников, которые собирались в течение нескольких лет по всему миру опять-таки специально для этой книги. К этим источникам относятся печатные материалы и видеозаписи, частные и публичные архивы. Список источников приведен в конце книги. Материалы расположены в хронологическом порядке и таким образом, чтобы повествование получилось связным. Чтобы читатель мог воспринимать слова Джона в соответствии с конкретным периодом, каждая цитата снабжена датой, когда она была произнесена, записана или впервые опубликована. Годы обозначены только двумя последними цифрами: к примеру, 1970 год обозначен в тексте как (70). Эти даты относятся ко всему текстовому фрагменту, вплоть до указанной даты.
Лишь в нескольких случаях не удалось точно датировать цитаты (несмотря на то, что они содержат подлинные слова Джона). Они включены в книгу без указания даты.
С целью создания дополнительного исторического контекста здесь же приводятся подлинные слова Пола, Джорджа, Ринго и других, относящиеся к периоду до 1970 года. Они также обозначены двумя последними цифрами, как и слова Джона.
Воспроизведенные в книге фотографии, документы и памятные вещи получены из самых разнообразных источников. Во время работы над "Антологией" Джордж Харрисон, Пол Маккартни и Ринго Старр предоставили в распоряжение составителей свои личные архивы. Более того, был получен неограниченный доступ к фотографиям и документам из архива компаний "Apple" и "EMI". Они дополнены материалами, предоставленными другими фотографами и организациями, список которых приведен в конце книги, где читатель также найдет подписи, поясняющие содержание тех или иных снимков или иллюстраций.
Эта книга была подготовлена к публикации сотрудниками редакции "Genesis Publications" для компании "Apple" при активной помощи ныне покойного Дерека Тейлора, который консультировал составителей до самой своей смерти в 1997 году.

ДЖОН ЛЕННОН

ЧТО Я МОГУ РАССКАЗАТЬ О СЕБЕ ТАКОГО, ЧЕГО БЫ ВЫ ЕЩЕ НЕ ЗНАЛИ?
Я ношу очки. Родившись 9 октября 1940 года, я появился на свет вовсе не первым из "Битлз". Первым из нас родился Ринго – 7 июля 1940 года. Впрочем, к "Битлз" он присоединился позднее остальных, а до этого он не только отпустил бороду, но и успел поработать барабанщиком в кемпинге "Батлинз". Занимался он и другой ерундой, пока наконец не понял, что уготовила ему судьба.
Девяносто процентов жителей нашей планеты, особенно на Западе, родилось благодаря бутылке виски, выпитой субботним вечером; иметь таких детей никто не собирался. Девяносто процентов нас, людей появилось на свет случайно – я не знаю ни единого человека, который планировал обзавестись ребенком. Все мы – порождения субботних вечеров (80).
Моя мать была домохозяйкой. А еще она была комедийной актрисой и певицей – не профессиональной, но она часто выступала в пабах и тому подобных заведениях; Она неплохо пела, умела подражать Кей Старр. Одну песенку она часто пела, когда мне был один год или два. Это мелодия из диснеевского фильма: "Хочешь, я тебе открою тайну? Только никому не говори. Ты стоишь возле колодца желаний" (80).
Мои родители расстались, когда мне было четыре года, и я жил с тетей Мими (71).
Мими объяснила, что мои родители разлюбили друг друга. Она никогда ни в чем не обвиняла их. Вскоре я забыл отца. Как будто он умер. Но маму я вспоминало постоянно, моя любовь к ней никогда не умрет.
Я часто думал о ней, но долгое время не понимал, что она живет на расстоянии всего пяти или десяти миль от меня (67).
Моя семья состояла из пяти женщин. Пяти сильных, умных, красивых женщин, пяти сестер. Одной из них была моя мать. Маме жилось нелегко. Она была младшей, не могла воспитать меня одна, и потому я поселился у ее старшей сестры.
Это были удивительные женщины. Пожалуй, когда-нибудь я напишу о них что-нибудь вроде "Саги о Форсайтах", потому что именно они властвовали в семье (80).
Мужчины оставались невидимыми. Меня всегда окружали женщины. Я часто слушал их разговоры о мужчинах и жизни, они всегда были в курсе всех дел. А мужчины никогда ничего не знали. Так я получил свое первое, феминистское образование (80).
Больнее всего быть нежеланным, сознавать, что родители не нуждаются в тебе так, как ты нуждаешься в них. В детстве у меня бывали минуты, когда я упорно не замечал этой уродливости, не хотел видеть, что я нежеланный. Эта нехватка любви вливалась в мои глаза и в мой разум.
По-настоящему я никогда и никому не был нужен. Звездой я стал только потому, что сдерживал чувства. Ничто не помогло бы мне пережить все это, будь я "нормальным" (71).
Порой я даже радовался тому, что у меня нет родителей. Родные большинства моих друзей мало чем напоминали человеческие существа. Их головы были забиты мелочными буржуазными опасениями. А мою переполняли мои собственные мысли и идеи. Я жил развлекаясь и втайне мечтал найти того, с кем можно поделиться мыслями. Большинство людей я считал мертвыми. Немногих – полумертвыми. Любого пустяка хватало, чтобы рассмешить их (78).
Большинство людей всю жизнь находятся под чужим влиянием. Некоторые никак не могут понять, что родители продолжают мучать их, даже когда их детям переваливает за сорок или за пятьдесят. Их по-прежнему душат, распоряжаются их мыслями и разумом. Этого я никогда не боялся и никогда не пресмыкался перед родителями (80).
Пенни-Лейн – район, где я жил с матерью, отцом (впрочем, мой отец был матросом и почти все время проводил в море) и дедом. Мы жили на улице Ньюкасл-Роуд (80).
Это первый дом, который я помню. Удачный старт: красные кирпичные стены, гостиная, которой никогда не пользовались, задернутые шторы, картина с изображением коня и кареты на стене. Наверху помещалось только три спальни; окна одной выходили на улицу, второй – во двор, а между ними была еще одна крохотная комнатка (79).
Когда я расстался с Пенни-Лейн, я переселился к тете, которая тоже жила в пригороде, в стоящем на полуотшибе доме [Вултон, Менлав-авеню, 251] с маленьким садом. По соседству жили врачи, юристы и прочие люди такого сорта, поэтому пригород ничем не напоминал трущобы. Я был симпатичным, аккуратно подстриженным мальчишкой из предместья, рос в окружении классом повыше, чем Пол, Джордж и Ринго, которые жили в муниципальных домах. У нас был собственный дом, свой сад, а у них ничего подобного не было. По сравнению с ними мне повезло. Только Ринго был настоящим городским мальчишкой. Он вырос в самом дрянном районе. Но его это не заботило; вероятно, там ему жилось веселее (64).
Вообще же первое, что я помню, это ночной кошмар (79).
Я вижу цветные сны, всегда сюрреалистичные. Мир моих сновидений похож на картины Иеронима Босха и Дали. Он нравится мне, я с нетерпением жду его каждый вечер (74).
Один из часто повторяющихся снов, который я вижу на протяжении всей жизни, – это полет. Я всегда летаю, когда мне грозит опасность. Помню, еще в детстве я летал во сне, будто плыл по воздуху. Обычно я летал над хорошо знакомыми местами, там, где я жил. А иногда мне снились кошмары, в которых на меня надвигался гигантский конь или еще что-нибудь страшное, а мне приходилось улетать. Когда такие сны мне снились в Ливерпуле, я объяснял их своим желанием покинуть город (71).
В самых ярких сновидениях я видел себя сидящим в самолете, который пролетал над каким-нибудь районом Ливерпуля. Впервые я увидел этот сон, когда учился в школе. Самолет летал над городом кругами, поднимаясь все выше и выше.
Еще в одном классном сне я нахожу тысячи монет достоинством полкроны. А иногда я нахожу в старых домах клады – такие огромные, что мне их не унести. Я рассовываю монеты по карманам, нагребаю полные пригоршни, складываю их в мешки, но мне никогда не удается унести с собой столько денег, сколько мне хочется. Наверное, этот сон – отражение неосознанного стремления возвыситься или вырваться из нищеты (66).
Поиски выхода снятся нам до тех пор, пока мы не находим его физически. Я его нашел (68).
К своему родному городу я отношусь точно так же, как любой другой человек. Я встречал людей, которые терпеть не могут города, где родились и выросли. Наверное, потому, что там им жилось паршиво. Мое детство в Ливерпуле было счастливым и здоровым, и мне нравится вспоминать о нем. Это не помешало мне уехать и жить в другом месте, и все-таки моим родным городом остается Ливерпуль (64).
В Ливерпуль съезжаются ирландцы, когда у них кончается картошка, здесь же оседают чернокожие и трудятся, как рабы. Среди нас было немало потомков ирландцев, негров, китайцев и так далее.
Ливерпуль – бедный, почти нищий город, здесь живется нелегко. Но его жителям присуще чувство юмора, потому что они часто страдают; они постоянно сыплют шутками. Ливерпульцы на редкость остроумны (70). А еще почти все они говорят немного в нос – наверное, из-за аденоидов (64).
Ливерпуль – второй по величине порт Англии. В XIX веке деньги делали на севере. Именно там жили отважные, грубоватые люди, среди которых часто попадались ничтожества. На нас, как на диковинных зверей, смотрели сверху вниз южане, лондонцы (70).
[В Вултоне] было два знаменитых дома. Один – принадлежащее Гладстону исправительное заведение для мальчиков – был виден из моего окна. А за углом стоял дом под названием "Земляничная поляна" – старый викторианский особняк, превращенный в сиротский приют Армии спасения (наверное, раньше здесь была ферма, где выращивали землянику). В детстве я часто бывал там на садовых праздниках вместе с моими друзьями – Айвеном, Найджелом и Питом. Все мы подолгу болтались там и продавали лимонад в бутылках. Вот где всегда было весело! (80)
В детском саду я тосковал. Я был не такой, как остальные. Всю жизнь я был не таким, как все. Это не тот случай, когда "потом он закинулся кислотой и проснулся" или "затем он выкурил косячок и пришел в себя". Каждый пустяк имеет такое же значение, как все остальное. На меня оказывали влияние не только Льюис Кэрролл и Оскар Уайльд, но и малолетние хулиганы, росшие бок о бок со мной и рано или поздно угодившие за решетку. С той же проблемой я столкнулся, когда мне было пять лет: "Со мной что-то не так, потому что я вижу то, чего не видят остальные" (80).
Я всегда был домоседом – думаю, как и множество других музыкантов, ведь музыку пишешь и играешь дома. В детстве мне хотелось быть художником или писать стихи, чтобы всегда быть дома (80).
На чтение я тратил уйму времени. Мне никогда не надоедало сидеть дома. Это мне нравилось. Это я любил, наверное, потому, что рос единственным ребенком. Хотя у меня были сводные сестры, я жил один. Я играл сам с собой или сидел, уткнувшись носом в книгу (71).
Я всегда мечтал стать художником и жить в маленьком коттедже у пустынной дороги. Для меня главное – написать короткое стихотворение или несколько картин маслом. Это похоже на сон – жить в коттедже и бродить по лесу (69).
Я обожал "Алису в стране чудес" и нарисовал все персонажи этой книги. Я писал стихи в стиле "Бармаглота". Мне нравилась и "Алиса", и "Просто Уильям". Я сам сочинял приключения Уильяма, только главным героем в них был я. И "Ветер в ивах" мне нравился. Прочитав эту книгу, я заново пережил ее. Это одна из причин, по которой в школе мне хотелось быть заводилой. Я хотел, чтобы все играли в те игры, в которые хотелось играть мне, в те, о которых я только что прочел (67).
На протяжении всех лет учебы в "Давдейле" [начальной школе] я дрался, побеждая тех, кто был сильнее, с помощью "психических атак". Я уверенно заявлял, что побью их, и они верили, что я на такое способен (67).
Поскольку я не был привязан к родителям, я умел оказывать влияние на других мальчишек. Это подарок, который мне достался, – отсутствие родителей. Я часто плакал оттого, что у меня их нет, но вместе с тем с радостью сознавал, что у меня не все так, как у других (80).
Однажды в меня стреляли за кражу яблок. Я часто подворовывал вместе с другом. А еще мы катались на задних буферах трамваев, ходивших по Пенни-Лейн, и проезжали целые мили, ничего не заплатив. Меня все время била дрожь – так мне было страшно. Однажды я вообще чуть не свалился, катаясь таким образом (67).
Среди своих сверстников я был большой шишкой. Я очень рано узнал уйму скабрезных шуток – их рассказывала мне девочка-соседка (67).
Никто не объяснял мне, что такое секс. Я узнал о нем из надписей на стенах. К восьми годам я уже знал все. Все демонстрировалось наглядно, все видели похабные рисунки, знали наперечет всевозможные извращения и гадости. Когда мы избавимся от угрызений совести и лицемерия, секс займет по праву принадлежащее ему место в обществе, станет неотъемлемой частью жизни.
Эдинбург – моя заветная мечта. Эдинбургский фестиваль и парад в замке. Туда съезжаются оркестры всех армий мира, маршируют и играют. Всем нравились американцы, потому что они классно держали ритм, но еще лучше играли шотландцы. Я помню, какой восторг охватывал меня, особенно в самом конце, когда выключали свет и один парень играл на волынке, освещенный одним-единственным прожектором. Вот это было да! (79)
С раннего детства я был музыкальным и до сих пор удивляюсь тому, что этого никто не замечал и ничего не предпринимал, – может, потому, что это была непозволительная роскошь (65).
[Однажды в детстве] я сам отправился в Эдинбург в гости к тете и всю дорогу играл в автобусе на губной гармошке. Водителю понравилось, и он пообещал завтра утром встретиться со мной в Эдинбурге и подарить мне новую, классную гармошку. Это ободрило меня. А еще у меня был маленький аккордеон, на котором я играл одной правой рукой. Я играл те же мелодии, что и на губной гармошке: "Шведскую рапсодию", "Мулен-Руж", "Зеленые рукава" (71).
Не помню, откуда она [губная гармоника] взялась у меня. Наверное, я выбрал самый дешевый из инструментов. Мы часто болтали со студентами, у одного из них была гармошка, и он сказал, что купит мне такую же, если к следующему утру я разучу песню. А я разучил целых две. В то время мне было лет восемь-двенадцать. Словом, я еще ходил в коротких штанишках.
В Англии есть экзамен, о котором каждому ребенку твердят с пятилетнего возраста. Он называется экзаменом для одиннадцатилетних. Если ты не сдашь экзамен для одиннадцатилетних, можешь считать, что твоя жизнь кончена. Это был единственный экзамен, который я когда-либо сдал, да и то с перепугу.
(После экзамена учитель обычно говорит, что теперь ты можешь делать все, что хочешь. И я начал рисовать.) (74)
Я смотрел на сотни незнакомых детей [в средней школе "Куорри-бэнк"] и думал: "Черт, с этой толпой мне придется драться всю жизнь", – совсем как в "Давдейле". Там было несколько настоящих крепышей. Первую же свою драку я проиграл. Я растерялся, когда мне стало по-настоящему больно. Впрочем, всерьез драться мне не пришлось: я только бранился, орал, пытался увернуться от ударов. Мы дрались до первой крови. С тех пор, когда мне казалось, что противник сильнее меня, я предлагал: "Давай лучше бороться..."
Я был агрессивным, потому что стремился к популярности. Мне хотелось быть лидером. Это лучше, чем всю жизнь оставаться размазней. Я хотел, чтобы все исполняли мои приказы, смеялись над моими шутками и считали меня главным. Поначалу я пытался вести себя как в "Давдейле". Там я хотя бы был честным, всегда во всем признавался. Но потом я понял, что это глупо, что этим я ничего не добьюсь. И я начал врать по любому поводу.
Мими только однажды выпорола меня – за то, что я стащил деньги у нее из сумочки. Я часто брал у нее понемногу на всякие мелочи вроде машинок "Динки", а в тот день, должно быть, украл слишком много (67).
Когда мне было лет двенадцать, я часто думал о том, что я, наверное, гений, но этого никто не замечает. Я думал: "Я или гений, или сумасшедший. Который из них? Сумасшедшим я быть не могу, потому что не сижу в психушке. Значит, я гений". Я хочу сказать, что гениальность, видимо, одна из форм сумасшествия. Все мы такие, но я немного стеснялся этого, как, например, своей игры на гитаре. Если гении и существуют на свете, то я один из них. А если их не существует, мне все равно. Так я думал в детстве, когда писал стихи и рисовал картины. Таким я стал не потому, что появились "Битлз", – я всю жизнь был таким. А еще гениальность – это страдание. Просто страдание (70).
Я часто размышлял: "Почему я до сих пор не признан? Неужели никто не видит, что я умнее всех в этой школе?" (70)
Просматривая свой табель успеваемости, я видел одно и то же: "Слишком самодоволен и пытается скрыть это бесконечными шуточками" или: "Вечно о чем-то мечтает" (80).
Я мечтал все годы учебы в школе. Двадцать лет я пробыл в трансе, потому что невыносимо скучал. Из транса я выходил только вне школы – когда бывал в кино или просто гулял (80).
Я часто злил старших, цитируя иронические стихи "Счастливый бродяга" в самые неподходящие моменты. Они зачаровывали меня. Мне казалось, читать их – все равно что жевать шоколад во время молитвы или пытаться утопить инструктора по плаванию. Словом, это было идиотской, безрассудной выходкой (63).
Один учитель математики написал обо мне: "Если он не свернет с этой дорожки, то и впредь будет катиться по наклонной плоскости". Большинство учителей терпеть меня не могли, а я с радостью напоминал им о том, что они меня ненавидят.
Но в каждой школе был хотя бы один хороший учитель – обычно это был учитель рисования, английского языка или литературы. Я успевал по всем предметам, связанным с искусством или литературой, но то, что касалось естественных наук или математики, я никак не мог понять (71).
Когда мне было пятнадцать лет, я думал: "Разве не здорово будет, если я когда-нибудь вырвусь из Ливерпуля и стану богатым и знаменитым?" (75)
Мне хотелось написать "Алису в Стране Чудес", но стоит подумать: "Мне ни за что не превзойти Леонардо", – и постепенно склоняешься к мысли: "Что толку стараться?" Множество людей выстрадали больше, чем я, и многого добились (71).
Я бы не сказал, что я прирожденный писатель, – я прирожденный мыслитель. В школе меня всегда считали способным: когда от нас требовалось вообразить что-нибудь, вместо того чтобы зазубривать, я справлялся с заданием (64).
В школе мы много рисовали и раздавали эти рисунки. У нас слепые собаки были поводырями зрячих (65).
Наверное, у меня есть склонность к черному юмору. Это началось еще в школе. Как-то однажды мы возвращались домой после актового дня – торжественного школьного собрания в конце учебного года. Ливерпуль кишит калеками, люди ростом с метр обычно продают газеты. Прежде я никогда не обращал на них внимания, но в тот день они попадались повсюду. Это становилось все забавнее, и мы хохотали до упаду. По-моему, это один из способов скрыть свои чувства, замаскировать их. Обидеть калеку я не смог бы ни за что. Просто мы так шутили, таков был наш образ жизни (67).
Все дети рисуют и пишут стихи, некоторые занимаются этим до восемнадцати лет, но большинство перестают лет в двенадцать, услышав от кого-нибудь: "Ничего у тебя не выходит". Это нам твердят всю жизнь: "У тебя нет способностей. Ты сапожник". Такое случается со всеми, но если бы кто-нибудь постоянно повторял мне: "Да, ты великий художник", – я чувствовал бы себя гораздо более уверенным в себе (69).
Нам необходимо время, чтобы развиваться, надо поощрять нас заниматься тем, что нам интересно. Меня всегда интересовала живопись, я не утратил этого увлечения, но до него никому не было дела (67).
Когда меня спрашивали: "Кем ты хочешь стать?" – я отвечал: "Наверное, журналистом". Я ни за что не осмелился бы сказать "художником", потому что в том кругу, где я вырос, – так я объяснял тете, – о художниках читают, их картинами восхищаются в музеях, но никто не желает жить с ними в одном доме. Поэтому учителя говорили: "Выбери что-нибудь попроще". В свою очередь, я спрашивал: "А что я могу выбрать?" Мне предлагали стать ветеринаром, врачом, дантистом, юристом. Но я знал, что об этом мне нечего и мечтать. Выбирать мне было не из чего (80).
В пятидесятые годы популярностью пользовались ученые. А всех людей искусства считали шпионами и продолжают считать (80).
Даже в школе искусств из меня пытались сделать учителя, отговаривали меня заниматься живописью и твердили: "Почему бы тебе не стать учителем? Тогда по воскресеньям ты смог бы рисовать". Но я наотрез отказывался (71).
В школе я узнал, насколько несправедливо общество. Я бунтовал, как все мои сверстники, все те, кто не вписывался в школьные рамки, и потому в каждом моем табеле из школы "Куорри-бэнк" можно найти слова: "Способный, но не старательный". Я был на редкость агрессивным школьником. Я один из типичных героев, представителей рабочего класса. Я был таким же революционером, как Д. Г. Лоуренс: я не верил в классы и боролся против классовой структуры общества (69).
Я всегда был бунтарем, потому что все, что касалось общества, становилось для меня поводом для мятежа. С другой стороны, я хотел, чтобы меня любили и признавали. Потому я и оказался на сцене, словно дрессированная блоха. Мне просто хотелось быть чем-то. Отчасти я мечтал о признании во всех слоях общества и не желал быть только крикуном, безумцем, поэтом и музыкантом. Но нельзя быть тем, кем ты не являешься. Так что же делать, черт возьми? Ты хочешь быть, но не можешь просто потому, что не можешь (80).
В школе я был задирой, но умел и притворяться задиристым. Этим я часто навлекал на себя неприятности. Я одевался, как стиляга, но, когда попадал в опасные районы и сталкивался с настоящими стилягами, мне явно грозила опасность. В школе все было проще: я сам контролировал ситуацию и делал все, чтобы все считали меня грубее, чем есть на самом деле. Это была игра. Мы обворовывали магазины и тому подобное, но не совершали по-настоящему серьезных преступлений. Ливерпуль – суровый город. Там жило множество настоящих стиляг, которым было лет по двадцать. Они работали в доках. Нам же было всего по пятнадцать, мы оставались детьми, а у них были ножи, ремни с пряжками, велосипедные цепи и настоящее оружие. С такими противниками мы никогда не связывались, а если случайно сталкивались с ними, то я и мои товарищи просто убегали (75).
Банда, которую я собрал, промышляла магазинными кражами и стаскивала трусики с девчонок. Когда нас ловили с поличным, попадались все, кроме меня. Иногда мне становилось страшно, но из наших родителей только Мими ни о чем не подозревала. Большинство учителей ненавидело меня всей душой. Я взрослел, наши выходки становились все отчаяннее. Теперь мы не просто тайком набивали карманы конфетами в магазинах – мы ухитрялись утащить столько, что потом перепродавали краденое, к примеру сигареты (67).
На самом деле никакой я не крутой. Но мне всегда приходилось носить маску крутого, это была моя защита от других. На самом деле я очень ранимый и слабый (71).
Пожалуй, у меня было счастливое детство. Я вырос агрессивным, но никогда не чувствовал себя несчастным. Я часто смеялся (67).
Мы [муж Мими и я] неплохо ладили. Он был славным и добрым. [Когда] он умер, я не знал, как вести себя в присутствии людей, что делать, что говорить, и потому убежал наверх. А потом пришла моя кузина и тоже спряталась наверху. С нами случилась истерика. Мы смеялись как сумасшедшие. А потом мне было очень стыдно (67).
Мими по-своему воспитывала меня. Она хотела сохранить дом и, чтобы не разориться, сдавала комнаты студентам.
Она всегда хотела, чтобы я стал регбистом или фармацевтом. А я писал стихи и пел с тех пор, как поселился у нее. Я постоянно спорил с ней и твердил: "Послушай, я художник, не приставай ко мне со всякой математикой. Даже не пытайся сделать из меня фармацевта или ветеринара – на такое я не способен".
Я часто повторял: "Не трогай мои бумаги". Однажды, когда мне было четырнадцать лет, я вернулся домой и обнаружил, что она перерыла все мои вещи и выбросила все стихи. И я сказал: "Когда я стану знаменитым, ты еще пожалеешь о том, что натворила" (72).
Я не раз слышал такие стишки... ну, от которых сразу возбуждаешься. Мне стало интересно узнать, кто их пишет, и однажды я решил попробовать написать такой стих сам. Мими нашла его у меня под подушкой. Я объяснил, что переписал его специально для одного мальчишки, у которого плохой почерк. Но на самом деле, конечно, я написал его сам (67).
Когда я сочинял серьезные стихи, а позднее стал изливать свои чувства, я записывал их тайным почерком, каракулями, чтобы Мими не смогла разобрать его (67).
Моя мать [Джулия] однажды зашла к нам. Она была в черном пальто, по ее лицу текла кровь. С ней что-то случилось. Этого я не вынес. Я думал: "Вот мама, и у нее все лицо в крови". Я убежал в сад. Я любил ее, но не хотел вникать, что к чему. Наверное, в нравственном отношении я был трусом. Я стремился скрывать свои чувства (67).
Джулия подарила мне первую цветную рубашку. Я начал бывать у нее дома, познакомился с ее новым приятелем и понял, что он ничтожество. Я прозвал его Психом. Для меня Джулия стала чем-то вроде молодой тети или старшей сестры. Взрослея, я все чаще ссорился с Мими и потому на выходные уходил к Джулии (67).
[Психа звали] Роберт Дайкинс или Бобби Дайкинс. Этот ее второй муж – так и не знаю, вышла она за него замуж или нет, – был тощим официантом с нервным кашлем и редеющими, смазанными маргарином волосами. Перед уходом из дома он всегда совал руку в банку с маргарином или маслом, обычно с маргарином, и мазал им волосы. Чаевые он хранил в большой жестяной банке, стоящей на кухонном шкафу, и я воровал их оттуда. Кажется, мама всегда брала вину на себя. Ну хотя бы эту малость она могла для меня сделать (79).
Я часто мечтал о женщине, которая была бы красивой, умной, темноволосой, с высокими скулами. Она должна была быть независимой художницей (а lа Джульетт Греко), моей родственной душой, человек, с которым я уже знаком, но с которым нам пришлось расстаться. Конечно, как у любого подростка, главное место в моих сексуальных фантазиях занимала Анита Экберг и ей подобные крепкие нордические богини. Так было, пока в конце пятидесятых я не влюбился в Брижит Бардо. (Всех своих темноволосых подружек я настойчиво уговаривал стать похожими на Брижит. Когда я впервые женился, моя жена, волосы которой были золотисто-каштановыми, преобразилась в длинноволосую блондинку с обязательной челкой. Несколько лет спустя я познакомился с настоящей Брижит. Я сидел тогда на кислоте, а она уже лечилась.) (78)
Я вычитал у одного парня, что сексуальные фантазии и желания – это и есть то, что составляло его жизнь. Когда ему было двадцать, а потом тридцать лет, он думал, что с возрастом это пройдет. Так же он думал, когда ему минуло сорок, но ошибся. То же самое продолжалось и в шестьдесят, и в семьдесят лет, и даже когда он уже был импотентом. И я подумал: "Дьявол!" – потому что тоже надеялся, что мои фантазии иссякнут, но теперь понял, что они будут продолжаться вечно. "Вечно" – слишком сильное слово. Скажем лучше, что фантазии не прекратятся, пока дух не покинет тело. Будем надеяться. Возможно, вся задача в том, чтобы обуздать их до ухода из жизни, иначе пришлось бы снова возвращаться сюда (а кому охота возвращаться, только чтобы кончать?) (79).
Помню, когда я был подростком, однажды вечером, а точнее, днем я трахался с подружкой на могильной плите, а мою задницу облепила тля. Это был хороший урок кармы и/или садоводства. Барбара, где ты теперь? Наверное, ты стала толстой и уродливой и у тебя пятнадцать детишек? После встречи со мной ты была ко всему готова. Печально то, что прошлое проходит. Хотел бы я знать, кто сейчас целует ее (78).
В нашем воображении Америка рисовалась страной молодежи. В Америке были тинейджеры, а в остальных странах – просто люди (66).
Все мы знали Америку, все до единого. В детстве мы смотрели каждый американский фильм – диснеевские картины, фильмы с Дорис Дэй, Роком Хадсоном, Джеймсом Дином или Мэрилин. Все лучшее было американским: кока-кола, кетчуп "Хайнц", а я-то, пока не побывал в Америке, считал, что кетчуп "Хайнц" делают в Англии.
Пока не появился рок-н-ролл, почти вся музыка тоже была американской. Мы знали и наших артистов, но все известные звезды были из Америки. Американцы приезжали выступать в лондонский "Палладиум". Без участия американских актеров не снималась ни одна английская картина, даже фильмы класса Б, потому что иначе никто не стал бы их смотреть. А если найти американцев не удавалось, приглашали сниматься канадцев (75).
Английских пластинок не существовало вообще. По-моему, первой английской пластинкой стала "Move It" Клиффа Ричарда, а до нее не было ничего (73).
Ливерпуль – город космополитов. Возвращаясь домой, моряки привозили блюзовые пластинки из Америки (70). Мы слушали в Ливерпуле старые записи в стиле фанк-блюз, о которых понятия не имели другие жители Великобритании, а заодно всей Европы, за исключением жителей портовых городов.
Больше всего английских последователей кантри-энд-вестерна живет в Лондоне и Ливерпуле. Музыку в стиле кантри-энд-вестерн я услышал в Ливерпуле раньше, чем рок-н-ролл. Тамошние люди, как и ирландцы в Ирландии, очень серьезно относятся к своей музыке. Еще до появления рок-н-ролла в Ливерпуле были известные клубы фолка, блюза и кантри-энд-вестерна (70).
В детстве мы все были настроены против народных песен, потому что они пользовались популярностью у среднего класса. Все студенты колледжа в длинных шарфах и с кружкой пива в руках распевали жеманными голосами "Я работал в шахте в Ньюкасле" и тому подобную ерунду. Настоящие исполнители в стиле фолк были все наперечет, хотя мне немного нравился Доминик Бехан, а в Ливерпуле можно было услышать совсем неплохие мелодии. Иногда по радио или телевидению передавали очень старые записи песен настоящих ирландских рабочих, и впечатление было потрясающим. Но в основном фолк пели люди с приторно-сладкими голосами, пытаясь оживить то, что уже давно отжило и умерло. Все это выглядело скучновато, как балет: музыку меньшинства исполняло такое же меньшинство. Сегодня музыка в стиле фолк – это рок-н-ролл (71).
Фолк-исполнитель – это не певец с акустической гитарой, поющий о шахтах и железных дорогах. Ничего подобного мы больше не поем. Теперь мы поем о карме, мире, о чем угодно (70).
В нашей семье радио слушали редко, поэтому к музыке в стиле поп я привык позднее, в отличие от Пола и Джорджа, которые выросли на поп-музыке, – ее постоянно транслировали по радио. А я слушал ее только у кого-то в гостях (71).
Эпоха Билла Хейли обошла меня стороной. Когда по радио передавали его записи, мать начинала танцевать, ей нравилась эта музыка. Я часто слышал ее, но для меня она ничего не значила (63).
С Элвисом Пресли меня познакомил мой приятель Дон Битти. Он показал мне номер "New Musical Express" ("Новый музыкальный экспресс") и заявил, что он великий. Речь шла о песне "Heartbreak Hotel" ("Отель разбитых сердец"). Я решил, что ее название звучит фальшиво.
В музыкальных изданиях писали, что Пресли бесподобен, и поначалу я воспринимал его как Перри Комо или Синатру. Название "Heartbreak Hotel" казалось в то время слащавым, а само имя Пресли – странным. А потом, когда я услышал эту песню, я забыл о том, как относился к ней раньше. Впервые я прослушал ее по "Радио-Люксембург". Пресли и вправду оказался удивительным. Помню, как я прибежал домой с пластинкой и выпалил: "Он поет, как Фрэнки Лейн, Джонни Рей и Теннесси Эрни Форд!" (71)
Я поклонник Элвиса, потому что именно Элвис вытащил меня из Ливерпуля. Как только я услышал его и проникся его песнями, они стали для меня самой жизнью. Я не думал ни о чем, кроме рок-н-ролла, если не считать секса, еды и денег, хотя на самом деле все это одно и то же (75).
Рок-н-ролл пытались искоренить с тех пор, как он появился. В основном против рок-н-ролла выступали родители. Слова песен в те времена часто звучали двусмысленно.
Многое было исправлено и подчищено специально для белых слушателей. Песни чернокожих очень сексуальны. Так была сделана новая запись песни Литтл Ричарда "Tutti Frutti". Мало-помалу избавлялись от множества слов. Элвис пел песню "One Night With You" ("Одна ночь с тобой"). А в оригинале она звучала как "One Night Of Sin" ("Одна ночь греха") – "Я молюсь только об одной ночи греха". Это отличные, уличные слова или слова чернокожих (75).
С тех пор как я впервые услышал рок-н-ролл, все говорили, что он долго не протянет, в газетах часто писали, что он уже умирает. Но он никогда не умрет. Это стало ясно, как только он появился. Он вырос из блюза, ритм-энд-блюза, джаза и кантри. Это соединение музыки черных и белых. Именно поэтому она так популярна (75).
Когда мне было лет шестнадцать, я слушал с начала до конца только два великих альбома. Одним из них был первый или второй альбом Карла Перкинса – не помню точно, который. А вторым – дебютный альбом Элвиса. В них мне нравилась каждая песня (80).
Когда я слушаю песни "Ready Teddy" ("Шустрый Тедди") и "Rip It Up" ("Круто гульнем"), я вспоминаю, как слушал пластинки в юности. Помню, как выглядела американская этикетка фирмы "Лондон". Помню, как я дал послушать пластинку моей тете и она спросила: "Что это?" А еще я вспоминаю дансинги, где все мы танцевали (75).
Бадди Холли был великим и носил очки, что мне нравилось, хотя сам я долго стеснялся надевать их в присутствии людей. А еще мы, англичане, заметили, что Бадди Холли умеет петь и играть одновременно – не просто бренчать, а по-настоящему играть мелодии. С ним я так и не познакомился – я был еще слишком молод. Я никогда не видел его живым. Зато я видел Эдди Кокрена. Я видел и Джина Винсента, и Литтл Ричарда, но познакомился с ними позднее. Эдди Кокрен – единственный из певцов, которого я видел как поклонник, просто сидя в зрительном зале (75).
Литтл Ричард – одна из знаменитостей на все времена. Впервые я услышал его после того, как один мой приятель побывал в Голландии и привез пластинку, на одной стороне которой была записана песня "Long Tall Sally" ("Длинная Салли"), а на другой – "Slippin' And Slidin" ("Ты прячешься и ускользаешь от меня"). Она поразила нас: за всю свою жизнь мы не слышали, чтобы кто-нибудь так пел, а саксофоны играли так классно.
Лучше всего в раннем Литтл Ричарде было то, что перед инструментальным проигрышем он мог так истошно завопить, что просто волосы вставали дыбом, когда он испускал этот протяжный, бесконечный вопль (69).
Я до сих пор люблю Литтл Ричарда и Джерри Ли Льюиса. Они чем-то похожи на художников-примитивистов. Чак Берри – один из величайших поэтов на все времена, его можно назвать рок-поэтом. Он знал толк в лирике и заметно опередил свое время. Все мы многим обязаны ему, в том числе и Дилан. Мне нравилось все, что он когда-либо делал. Он принадлежал к другой категории исполнителей, чтил традиции блюза, но на самом деле писал свое, как и Ричард, но у Берри получалось лучше. Его стихи неподражаемы, хотя половину из них мы не понимали (70).
В пятидесятые годы, когда люди пели ни о чем, Чак Берри писал социальные песни с бесподобным размером стихов. Когда я слышу рок, хороший рок класса Чака Берри, я просто теряю голову и забываю обо всем на свете. Пусть наступит конец света, лишь бы играл рок-н-ролл. Это моя болезнь (72).
Эта музыка вывела меня из английской провинции в большой мир. Вот благодаря чему я стал таким, какой я сейчас. Не знаю, что стало бы с нами без рок-н-ролла, и я по-настоящему люблю его (75).
Рок-н-ролл был настоящим, в отличие от всего остального. Только он помог мне пережить все, что случилось, когда мне было пятнадцать лет (70).
Я понятия не имел, что сочинение музыки может быть образом жизни, пока рок-н-ролл не потряс меня. Именно он вдохновил меня заняться музыкой (80).
Когда мне исполнилось шестнадцать, мама научила меня кое-чему. Сначала она показала мне аккорды на банджо – вот почему на ранних снимках я беру на гитаре нелепые аккорды. Лишь потом я дорос до гитары (72).
Помню первую гитару, которую я увидел. Она принадлежала парню, который жил в окрестностях Ливерпуля и носил ковбойский костюм со звездами и ковбойскую шляпу; у него была большая гитара "Добро". Он был похож на настоящего ковбоя и относился к этому серьезно. Ковбои появились в нашей жизни задолго до рок-н-ролла (70).
Поначалу я играл на чужих гитарах. Я еще не умел играть толком, когда мама заказала мне гитару по каталогу. Гитара была обшарпанной, но я постоянно упражнялся на ней (63).
Я играл на гитаре, как на банджо, не пользуясь шестой струной. Моя первая гитара стоила десять фунтов стерлингов. Мне был нужен лишь аккомпанемент, я лишь подыгрывал себе (64).
Когда у меня появилась гитара, некоторое время я играл на ней, потом бросил, а затем начал снова. Мне понадобилось два года, чтобы научиться бренчать мелодии, не задумываясь. Кажется, я даже взял один урок, но все это настолько напоминало мне о школе, что я бросил это дело. Я учился как попало, хватая крупицы знаний там и сям. Одной из первых я разучил песню "Ain't That A Shame" ("Какая досада"), с ней у меня связано много воспоминаний. Потом я выучил "That'll Be The Day" ("Настанет день"), разучил сольные партии из "Johnny B.Goode" ("Джонни Б. Гуд") и "Carol" ("Кэрол"), но так и не сумел выучить "Blue Suede Shoes" ("Синие замшевые туфли"). В те времена я восхищался Чаком Берри, Скотти Муром и Карлом Перкинсом (71).
Я навсегда запомнил слова Мими: "Игра на гитаре – отличное хобби, Джон, но на жизнь этим не заработать" (фаны из Америки потом выгравировали эти слова на стальной доске и прислали Мими, а она повесила эту доску в доме, который я купил для нее, и часто перечитывала свои слова) (72).
Примерно во времена рок-н-ролла в Великобритании – кажется, мне тогда было лет пятнадцать, значит, шел 1955 год – был популярен скиффл, одна из разновидностей фолк-музыки, американский фолк, который играли на стиральных досках, и многие подростки старше пятнадцати лет создавали свои скиффл-группы (64).
Я часто слушаю музыку в стиле кантри. Я даже подражал Хэнку Уильямсу когда мне было пятнадцать, еще до того, как я научился играть на гитаре, а у моего друга она уже была. Я часто бывал у него в гостях, потому что у него был проигрыватель, и мы пели песни Лонни Донегана и Хэнка Уильяма. Все эти пластинки были у моего друга. Я часто пел "Honky Tonk Blues" ("Хонки-тонк-блюз"). Пресли пел ее в стиле кантри-рок. А Карл Перкинс – как чисто кантри, с ярко выраженной ритмической основой (73).
В конце концов мы собрали в школе свою группу. Парень, которому пришла в голову эта мысль, в группу так и не вошел. Впервые мы встретились у него дома. Эрик Гриффите играл на гитаре, Пит Шоттон – на стиральной доске, Лен Гэрри и Колин Хэнтон – на ударных, Род [Дэвис] – на банджо. С нами был еще Айвен Воан. Айвен учился в одной школе с Полом. (Вероятно, опечатки в именах участников первого состава группы. В других источниках: Эрик Гриффит и Колин Хэнсон. – Примеч. пер.)
В первый раз мы выступили на Роузбери-стрит в честь празднования Дня империи (24 мая, в день рождения королевы Виктории). Танцы устроили прямо на улице. Мы играли, стоя в кузове грузовика. Нам ничего не заплатили. После этого мы часто играли на вечеринках, иногда получали несколько шиллингов, но чаще играли просто ради развлечения. Нам было неважно, платят нам или нет (67).
"Куорримен" ("Каменотесы") – так называлась группа, прежде чем мы придумали название "Битлз". Поначалу мы назвали ее в честь школы, в которой я учился, – "Куорри-бэнк". Латинский девиз школы гласил: "В этом камне (символичные слова: "камень" – "rock") будет найдена истина".
Мы постоянно проваливались на экзаменах, никогда не утруждали себя, и Пит всегда тревожился о своем будущем. А я говорил: "Не бойся, все уладится", – и ему, и всей своей шайке. Меня всегда окружали трое, четверо или пятеро парней, которые играли разные роли в моей жизни, иногда поддерживая меня, иногда пресмыкаясь предо мной. В общем, я был хулиганом. "Битлз" стали моей новой бандой.
Я твердо верил, что все может измениться к лучшему. Я не строил планы на будущее, не готовился к экзаменам. Я ничего не откладывал на черный день, на это я был не способен. Поэтому родители других мальчишек говорили обо мне: "Держись от него подальше". Они знали, каков я на самом деле. Эти родители чуяли во мне смутьяна, догадывались, что я не подчиняюсь правилам и дурно влияю на их детей, что я и делал. Я делал все возможное, чтобы поссорить всех моих друзей с их родителями. Отчасти из зависти, поскольку у меня не было дома в привычном понимании этого слова. (Впрочем, дом у меня был. Я жил с тетей и дядей в хорошем доме в пригороде. Я вовсе не был сиротой: тетя и дядя оберегали меня и искренне заботились обо мне.) (80)
Пожалуй, я был слишком распущенным и необузданным. Я просто плыл по течению. В школе я не учил уроки, а когда пришло время сдавать экзамены на аттестат зрелости, я провалился. Во время предэкзаменационной проверки я легко сдал английский и рисование, но настоящий экзамен не сдал даже по рисованию (65).
Я был разочарован тем, что не сдал рисование, но смирился. Учителя требовали от нас прежде всего аккуратности. А я никогда не был аккуратным. Я смешивал вместе все краски. Однажды нам предложили нарисовать путешествие. Я изобразил горбуна, сплошь покрытого бородавками. Ясное дело, учитель в мой рисунок не врубился (67).
Мы знали, что аттестат зрелости открывает далеко не все двери. Конечно, после экзаменов на аттестат любой мог продолжать учебу, но только не я. Я верил, что произойдет что-то важное, что мне придется пережить, и это важное – вовсе не экзамены на аттестат зрелости. До пятнадцати лет я почти ничем не отличался от любого другого мальчишки. А потом я решил написать песенку – и написал ее. Но и это ничего не изменило. Это чушь, будто бы я открыл в себе талант. Я просто начал писать. Таланта у меня нет, просто я умею радоваться жизни и сачковать (67).
Я всегда считал, что стану знаменитым художником и, возможно, мне придется жениться на богатой старухе или жить с мужчиной, которые будут заботиться обо мне, чтобы я мог заниматься живописью. Но потом появился рок-н-ролл, и я подумал: "Ага, вот оно. Значит, мне вовсе незачем на ком-то жениться и с кем-то жить" (75).
Но на самом деле я не знал, кем хочу быть, разве что мечтал умереть эксцентричным миллионером. Я должен был стать миллионером. Если ради этого придется забыть о честности, значит, я о ней забуду. К этому я был готов, ведь никто не собирался платить деньги за мои картины.
Однако мне мешала трусость. Ничего подобного я бы никогда не смог сделать. Помню, как я собирался ограбить магазин вместе с одним парнем, и сделать это исключительно ради разнообразия, чтобы промышлять не только мелкими кражами. Мы часто бродили вокруг магазинов по вечерам, но так и не решились ограбить какой-нибудь из них (67).
Мими сказала, что я наконец-то добился своего: превратился в настоящего стилягу. Теперь я вызывал отвращение у всех, а не только у Мими. В тот день я познакомился с Полом (67).
Меня познакомил с ним Айвен. Похоже, Айвен знал, что Пол давно увлекается музыкой, и решил, что было бы неплохо иметь в группе такого парня. Поэтому однажды, когда мы играли в Вултоне, Айвен привел Пола. Мы оба хорошо помним эту встречу. "Куорримен" играли на помосте, перед которым собралась целая толпа, потому что день был теплым и солнечным (63).
[В этот день] мы впервые играли "Be Вор A Lula" ("Би-Боп-А-Лула") вживую на сцене (80). "Be Вор A Lula" всегда была одной из моих самых любимых песен. Был праздник в церковном саду, и я выступал вместе с моим другом и другом Пола. Еще один общий друг, который жил по соседству, привел Пола и сказал: "Вы с ним поладите" (75). После выступления мы разговорились, и я понял, что у него талант. За кулисами он сыграл на гитаре "Twenty Flight Rock" ("Рок на площадке двадцатого этажа") Эдди Кокрена (80).
Пол умел играть на гитаре, трубе и пианино. Это еще не значило, что у него талант, но его музыкальное образование было лучше моего. К тому времени, как мы познакомились, я умел играть только на губной гармошке и знал всего два гитарных аккорда. Я настраивал гитару, как банджо, и потому играл только на пяти струнах. (Пол научил меня играть правильно, но мне пришлось заучивать аккорды в зеркальном отображении, потому что Пол левша. Я запоминал их в перевернутом виде, а потом приходил домой и подстраивал под себя каждый из показанных аккордов.) Так вот, играя на сцене с группой, бренчал на пятиструнной гитаре, как на банджо, когда он вышел мне навстречу из толпы слушателей (80).
Пол объяснил мне, что аккорды, которые я беру, не настоящие аккорды, а его отец и вовсе заявил, что это даже не аккорды для банджо, хотя я считал их таковыми. В то время у Пола была хорошая гитара, она стоила около четырнадцати фунтов. Пол выменял ее на трубу, которую подарил ему отец (71).
Слышав, как Пол играет "Twenty Flight Rock", я был потрясен. Он действительно умел играть на гитаре. Я чуть было не подумал: "Он играет не хуже меня". До сих пор в группе я был главным. И я задумался: "Что будет, если я возьму его в группу?" Я понял, что мне придется держать его в подчинении, если он начнет играть с нами. Но он играл хорошо, поэтому попробовать стоило. А еще он был похож на Элвиса. Я оценил его (67).
Хорошо ли иметь в группе парня, который играет лучше всех остальных? Станет ли при этом группа сильнее или сильнее стану только я? Вместо того чтобы оставаться индивидуальностями, мы выбрали самый надежный способ – стали равными (70).
Во время первой же встречи я повернулся к нему и спросил: "Хочешь играть с нами?" Насколько я помню, на следующий день он ответил "да" (80).
У Пола была труба, он вбил себе в голову, что умеет играть старую вещь "When The Saints Go Marching In" ("Когда маршируют святые"). Но он только изо всех сил дул в трубу, заглушая нас. Он думал, что точно подобрал мелодию, но мы ее даже не узнали! (63)
А потом Пол привел Джорджа (80).
Пол познакомил меня с Джорджем, и мне пришлось решать, брать Джорджа в группу или нет. Послушав, как он играет, я велел: "Сыграй "Raunchy" ("Грязный"). Я взял его в группу, нас стало трое, а остальные постепенно разбежались (70).
Я предложил Джорджу присоединиться к нам, потому что он знал много аккордов – гораздо больше, чем знали мы. У него мы многому научились. У Пола в школе был друг, который сам придумывал новые аккорды, а потом они расходились по всему Ливерпулю. Каждый раз, узнавая новый аккорд, мы сочиняли вокруг него целую песню.
Мы часто прогуливали уроки и собирались днем дома у Джорджа. Джордж выглядел еще младше, чем Пол, а Полу, с его детской мордашкой, на вид можно было дать лет десять.
Это было уже слишком. Джордж казался совсем ребенком. Поначалу я ничего не хотел замечать. Хотя он работал рассыльным, выглядел он совсем по-детски. Однажды он закончил работу и предложил мне сходить в кино, но я сделал вид, будто очень занят. Я не признавал его, пока не познакомился с ним поближе. Мими часто говорила, что у Джорджа настоящий низкий гнусавый ливерпульский голос. Она повторяла: "Тебя всегда тянуло к низшим классам, Джон" (67).
Мы с Полом сразу спелись. Меня немного тревожило то, что мои давние друзья уходили, а в группе появлялись новые люди, такие, как Пол и Джордж, но скоро мы привыкли друг к другу. Мы начали исполнять классные ритмичные вещи, такие, как "Twenty Flight Rock". Забавно, ведь мы по-прежнему считались скиффл-группой. Моим лучшим номером стала песня "Let's Have a Party" ("Устроим праздник") (63).
Репетировать, готовясь к случайным концертам, было незачем. Но мы продолжали играть вместе ради развлечения. Обычно мы собирались у кого-нибудь дома. Мы часто слушали проигрыватель, ставили новые американские хиты. А потом сами пытались добиться такого же звучания (63).
Когда играешь в каком-нибудь дансинге, то становишься поперек дороги настоящим стилягам, ведь все девчонки смотрят только на группу: у музыкантов бачки, прически, они стоят на сцене. И тогда парни сговаривались отлупить нас. Поэтому в пятнадцать, шестнадцать и семнадцать лет мы занимались в основном тем, что удирали, зажав под мышками инструменты. Барабанщика ловили чаще, чем остальных, – ударную установку тяжело тащить. Мы убегали со всех ног и прыгали в автобус, потому что машины у нас не было. Обычно я успевал вскочить в автобус вместе с гитарой, а басиста с инструментом в футляре ловили. Тогда мы бросали преследователям бас или шляпу, и, пока они топтали их, мы спасались бегством (75).
Закончив школу "Куорри-бэнк", я поступил в Ливерпульский колледж искусств, надеясь, что когда-нибудь смогу рисовать шикарных девчонок для рекламы зубной пасты (63).
Если бы меня спросили, хотел бы я вернуться в прошлое, я ответил бы, что мне хватило и того, что я уже однажды побывал там. У меня остались о нем неплохие воспоминания, хотя их и не так много.
Директор школы "Куорри-бэнк", Побджой, посоветовал мне поступить в колледж искусств. Он говорил: "Если он туда не поступит, его жизнь пройдет даром". Поэтому Побджой помог мне. У меня развилось чувство юмора, я знакомился с известными людьми, смеялся и играл рок-н-ролл (само собой, рок-н-ролл я играл все годы учебы в средней школе, ведь это было основное музыкальное направление) (64).
Опыта мне не хватало. Я знал, что столкнусь с толпой стариков, но считал, что должен все-таки попытаться стать кем-то. Пять лет я изучал коммерческое искусство (63).
Я занимался искусством только потому, что считал, что у меня нет другого выхода, что больше я ни на что не способен. Но и там я не преуспел – из-за лени (64).
От свободной жизни в колледже я чуть не свихнулся.
Я уже изучал живопись, а Пол и Джордж еще учились в средней школе. Между учебой в колледже и учебой в школе есть огромная разница. Я уже занимался сексом, уже выпивал и делал еще много чего другого (80).
Когда я появился в колледже искусств, меня сразу приняли за стилягу. Потом я стал больше похож на художника, как все другие ученики колледжа, но по-прежнему одевался, как стиляга, во все черное и узкие брюки. Я подражал стилягам, но всегда разрывался между образами стиляги и художника. Одну неделю я являлся на занятия в шарфе, не зачесав волосы назад, а на следующую снова надевал кожаный пиджак и тесные джинсы (73).
Артур Баллард, один из преподавателей, советовал мне не носить такие тесные брюки. Он был славным малым, этот Артур Баллард, вступался за меня, когда меня хотели исключить. Но на самом деле я был не стилягой, я был рокером. А стилягой я только притворялся.
Работать я никогда не любил. Мне следовало бы стать иллюстратором или продолжать учиться живописи, ведь это было здорово. Но мне приходилось писать буквы. Я ни на что не годился, поэтому мне поручали такую работу. Писать буквы требовали аккуратно. С таким же успехом мне могли бы поручить прыгать с парашютом. Я заваливал все экзамены и продолжал торчать в колледже только потому, что это было лучше, чем работать (67).
Я считал, что писать абстракции очень легко, и сажал повсюду пятна краски, а мне говорили, что это дрянь. Я требовал: "Докажите!" – и мне легко доказывали (64).
Я продолжал учиться рисовать. На самом деле я был не художником, а книжным иллюстратором. Но работа иллюстратора меня не увлекала. В школе я любил рисовать, потому что это было забавно. Все мои друзья вращались в этом кругу, они часто устраивали вечеринки. Мне хотелось быть художником, но я им так и не стал. Такая карьера не принесла бы мне никакой пользы (65).
Но мне всегда казалось, что я выкарабкаюсь. Бывали и минуты сомнений, но я твердо знал, что в конце концов случится что-нибудь важное (67).
Когда мне было семнадцать, я думал: "Хорошо бы случилось какое-нибудь землетрясение или революция". Иди и кради, что хочешь. Будь мне в тот момент семнадцать, так бы я и поступил, – что было бы терять? Вот и теперь я ничего не терял. Я не хочу умирать, не хочу терпеть физическую боль, но, если мир взорвется, наша боль прекратится. Проблемы исчезнут сами собой (70).
Те выходные я провел у Джулии и Психа. Полицейский пришел к нам и сообщил о несчастном случае. Все было как в кино: он спросил, не сыном ли я прихожусь Джулии, ну и все такое. А потом он все объяснил, и мы оба побледнели (67).
Ее убил сменившийся с дежурства пьяный полицейский, после того как она зашла к тете навестить меня. Меня она не застала, а когда стояла на автобусной остановке, он сбил ее машиной (80).
Ничего более ужасного со мной никогда не случалось. За последние годы я успел привязаться к Джулии, мы понимали друг друга, нам нравилось бывать вместе. Я высоко ценил ее. И я думал: "Черт, черт, черт! Как все паршиво! Теперь я никому и ничем не обязан". Психу пришлось хуже, чем мне. А потом он спросил: "Кто же теперь будет присматривать за детьми?" И я возненавидел его. Проклятый эгоист.
Мы доехали на такси до больницы "Сефтон-Дженерал", куда ее отвезли. Мне не хотелось видеть ее. Всю дорогу я нервно болтал с шофером, разражаясь тирадами одна за другой. Таксист только поддакивал. Я отказался заходить в здание, а Псих зашел. Он был совершенно раздавлен (67).
Я пережил еще одну серьезную травму. Я потерял ее дважды. Первый раз – когда переселился к тете. А второй раз – в семнадцать лет, когда она по-настоящему, физически умерла. Потрясение стало для меня слишком сильным. Мне пришлось по-настоящему нелегко. Меня душила горечь. А еще тяжелее было вспоминать о том, как мы ладили в последнее время. Я был подростком, играл рок-н-ролл, изучал живопись, а моя мать погибла как раз в то время, когда наши отношения с ней наладились (80).
Мне было легче говорить "мамы нет", чем "мама умерла" или "была не очень-то добра ко мне" (большинство из нас помнит о родителях именно то, чего не получает от них). Конечно, и это срабатывало не сразу, но становилось легче. Прежде всего надо было осознать, что случилось. Я так и не дал себе осознать, что мама умерла. Это все равно что позволить себе расплакаться или что-нибудь почувствовать" Некоторые чувства слишком мучительны" поэтому их избегаешь. Мы наделены способностью сдерживать свои чувства, именно этим мы и занимаемся почти все время. Теперь все эти чувства, которые я испытывал всю жизнь, получили выход. И они продолжают изливаться. Наверное, все-таки не каждый раз, когда я беру в руки гитару, я пою о матери. Полагаю, тетерь мой чувства нашли и какой-то другой выход (70).
Любой вид искусства – это муки боли. То же можно сказать и о жизни. Это касается всех, но в первую очередь художников, потому их вечно и осуждают. Они гонимы, потому что демонстрируют боль, просто не могут сдержаться. Они выражают ее в искусстве и в своем образе жизни, а люди не понимают, что страдать их заставляет реальность.
Только дети могут вместить всю боль сразу. Она буквально отключает какие-то части тела. Это все равно что не замечать, что нужно ходить в туалет или в ванную. Если терпеть слишком долго, все накапливается. То же самое происходит и с эмоциями: за годы они накапливаются, а потом вырываются наружу в той или иной форме – в виде насилия, а то и вовсе облысения или близорукости (71).
Лет в семнадцать я даже принял первое причастие, причем по причинам отнюдь не духовным. Я думал, что мне лучше сделать это, так, на всякий случай, если вдруг я не выстою (69).
Я всегда подозревал, что Бог существует, даже когда я считал себя атеистом. На всякий случай. Я верю в него, поэтому я исполнен сострадания, но это не мешает мне что-то не любить. Просто теперь я ненавижу менее яростно, чем прежде. Мне на многое наплевать, потому что кое-чего я уже избежал. Думаю, всем нашим обществом правят безумцы, преследующие безумные цели. Вот что я понимал и в шестнадцать, и в двенадцать, но в разные периоды жизни я выражал свое понимание по-разному. Все это время чувство оставалось тем же, просто теперь я могу облечь его в слова. Нами, похоже, правят маньяки, и цели у них маниакальные. Скорее всего, за такие слова меня сочтут безумцем, но в этом-то и заключается безумие (68).
Мне не страшно умирать. Я готов к смерти, потому что не верю в нее. Это все равно что выйти из одной машины и пересесть в другую (69).
В колледже я вредил самому себе, как только мог (80). Я пьянствовал и разбивал телефонные будки. По улицам Ливерпуля, за исключением пригородов, следует ходить вплотную к стенам. Добраться до клуба "Кэверн" ("Cavern", "Пещера") было нелегко иногда даже в обеденное время. Там надо всегда быть начеку (75).
Все это напоминало один длинный запой, но в восемнадцать или девятнадцать лет можно пить без передышки и при этом не слишком вредить своему организму. В колледже я часто злоупотреблял спиртным, зато у меня был друг по имени Джефф Мохаммед – Господи, упокой его душу! – который уже умер. Он был наполовину индийцем, ему нравилось играть роль моего телохранителя. Когда назревала ссора, он помогал мне выпутаться (80).
Все засиживались в клубе "Джакаранда" ("Jacaranda"), который находился возле колледжа искусств, в центре Ливерпуля. Мы частенько бывали там еще до того, как создали настоящую группу, – в то время нас было трое: я, Пол и Джордж (74).
Первой мы записали песню "That'll Be The Day" ("Настанет день") Бадди Холли и одну из песен Пола, под названием "In Spite Of All The Danger" ("Несмотря на всю опасность") (74).
Я становился увереннее в себе и все меньше обращал внимание на Мими. Я подолгу где-нибудь пропадал, носил одежду, которая мне нравилась. Мне приходилось брать деньги взаймы или красть их, поскольку в колледже я ничего не получал. Я часто подбивал Пола плюнуть на мнение его отца и одеваться так, как ему самому хочется (67).
Но он не хотел ссориться с отцом и не носил брюки-дудочки. А его отец вечно пытался выжить меня из группы, действуя у меня за спиной, о чем я узнал позднее. Он твердил: "Почему вы не отделаетесь от Джона? С ним только хлопот не оберешься. Подстригитесь как следует, носите нормальные брюки". Я дурно влиял на остальных, потому что был старшим, и все стильные вещи в первую очередь появлялись у меня (72).
Я вел суровую жизнь в грязной квартире [на Гамбьер-Террас]. Мы провели там месяца четыре. Мы репетировали и рисовали. Квартира напоминала свалку. Мы жили там всемером. Условия были ужасными, никакой мебели, кроме кроватей. Но поскольку чаще всего мы валяли там дурака, никто не считал эту квартиру домом. И если кто-то еще пытался хоть как-то привести ее в порядок, то мы до этого не унижались – правда, однажды я купил кусок старого ковра или что-то в этом роде. Там я оставил все свое барахло, когда уехал в Гамбург (63).
У меня был друг, настоящий маньяк блюза, он приобщил меня к блюзам. Мы были ровесниками, он знал толк в рок-н-ролле, знал песни Элвиса, Фэтса Домино и Литтл Ричарда, но говорил: "А теперь послушай вот это". Моя любовь к рок-н-роллу не угасла, но к ней прибавился вкус к блюзу (80). Блюз – это настоящее. Не извращение, не мысли о чем-то абстрактном, не просто чертеж, скажем, стула – это самый настоящий стул. Не стул получше или побольше, обитый кожей или еще какой-нибудь, – это всем стульям стул. Стул для того, чтобы сидеть на нем, а не для того, чтобы смотреть на него и восхищаться. На этой музыке "можно сидеть" (70).
В колледже мы часто играли блюз. Рок-н-ролл нам позволили играть не сразу, и во многом благодаря тому, что мы играли блюз. В студии звукозаписи колледжа разрешали играть только традиционный джаз, поэтому я попытался войти в комитет, чтобы у нас была возможность играть рок-н-ролл. А снобов мы заставляли заткнуться, играя блюз Лидбелли (Лидбелли (1889-1949) – американский джазовый и фольклорный певец, автор песен и гитарист. – Примеч. пер.}, и все, что там еще было в те времена (69).
С Синтией я познакомился в колледже искусств.
Синтия была настоящей коротышкой. И чванливым снобом до мозга костей. Мы с Джеффом Мохаммедом часто подтрунивали над ней, высмеивали ее. "Тише! – кричали мы. – Хватит выражаться! Здесь Синтия".
Нас учили танцевать. Набравшись духу, я пригласил ее на танец. Джефф пошутил: "Знаешь, а ты ей нравишься". Пока мы танцевали, я пригласил ее на следующий день на вечеринку. Но она отказалась. Она была занята.
Когда я понял, что подцепил ее, то возликовал. Мы выпили и отправились к Стю [Стюарту Сатклиффу], по дороге купив рыбы с жареной картошкой.
Я был истеричным парнем, и это доставляло немало хлопот. Я ревновал ее ко всем и каждому, требовал от нее абсолютного доверия, потому что сам не заслуживал его. Я был нервозным и выплескивал все свое раздражение на нее. Однажды она бросила меня, и это было ужасно. Без нее я не мог жить.
Два года я провел в состоянии слепой ярости. Я или пил, или дрался. Все это повторялось и с другими моими подругами. Видимо, что-то со мной было не так (67).
В моем образовании есть немало досадных пробелов; по сути, мы научились только бояться и ненавидеть, особенно противоположный пол (78).
Подростком я видел много фильмов, в которых мужчины били женщин. Это было круто. Именно так и нужно было поступать. К примеру, чуть что – отвесить пощечину, грубо обращаться с ними и все такое, как это делал в фильмах Хамфри Богарт. С таким отношением к женщинам мы выросли. Мне понадобилось много времени, чтобы избавиться от этого. Все должно быть не так.
Когда я начал кое-что понимать, я вдруг задумался; "Что было бы, если бы я сказал Ринго, Полу или Джорджу: "Подай то, принеси это. Поставь чайник. Открой дверь – звонят..." Если относиться к лучшему другу-мужчине так, как ты относишься к своей женщине, он сразу закатит тебе оплеуху (72).
Мое детство вовсе не было непрекращающимся страданием. Мы видели статьи в американских журналах для фанатов и читали: "Эти ребята вырвались из трущоб". А я всегда был хорошо одет, сыт, образован, принадлежал к низам среднего класса, был обычным английским мальчишкой. "Битлз" отличало то, что и Джордж, и Пол, и Джон закончили среднюю школу. До тех пор все музыканты, играющие рок-н-ролл, были чернокожими и нищими, выросли в южных деревнях или городских трущобах. А белые водили грузовики, как Элвис, или работали на фермах. Бадди Холл и был больше похож на нас, он вырос в пригороде, умел читать, писать и знал еще кое-что. А "Битлз" получили неплохое образование, нам не пришлось водить грузовики. Пол мог бы поступить в университет – он всегда прилежно учился, сдавал все экзамены. Он мог бы стать... ну, не знаю, скажем, доктором Маккартни. Я сам мог бы стать таким, если бы трудился. Но я никогда не работал (80).
Иногда я думаю о друзьях, которые закончили школу вместе со мной, после чего я принял решение поступить в колледж искусств. Некоторые из них сразу начали работать с девяти до пяти и уже через три месяца выглядели стариками. Такое вполне могло случиться и со мной. К счастью, я ни разу не работал в конторе или другом подобном месте. Мне нравится жить экспромтом, я терпеть не могу строить планы на будущее.
Кто знает, почему появились "Битлз"?
Это все равно что постоянный поиск ответа на вопрос, почему ты выбрал ту или иную дорогу. Ответ имеет отношение к детству, проведенному в Ливерпуле, к учебе в средней школе "Куорри-бэнк", к жизни в доме, где в шкафах стояли тома Оскара Уайльда, Уистлера, Фицджеральда и все книги "Ежемесячного клуба" (80).
Читать далее в комментариях.

God Only Knows (Одному Богу известно)

Пол Маккартни неоднократно называл эту песню одной из лучших на свете и самой любимой своей песней: "Очень глубокая. Очень эмоциональная, от неё у меня всегда комок в горле". Один раз МакКартни исполнял её на сцене с Брайаном Уилсоном. По его признанию, на саундчеке он сбился от избытка чувств.
Альбом «Pet Sounds» по заверениям Пола, оказал большое влияние на Битлз как музыкантов: в частности внимание Пола приковали басовые партии, мелодии которые выводит бас. С тех пор Маккартни сам стал уделять больше внимания мелодиям бас-гитары. Влияние Бич Бойз на Битлз пришлось на времена работы над "Сержантом Пеппером". Маккартни часто ставил «Pet Sounds» Леннону, так что, судя по всему, и ему не удалось избежать влияния.

Зал и музей славы рок-н-ролла (англ. Rock and Roll Hall of Fame) — музей и организация в Кливленде, Огайо, США, посвящённые, как ясно из названия, наиболее известным и влиятельным деятелям эпохи рок-н-ролла: исполнителям, продюсерам и другим личностям, оказавшим значительное влияние на музыкальную индустрию.
Музей создан 20 апреля 1983 года.
Музей, расположенный на берегу озера Эри в пригороде Кливленда, штат Огайо. Основная его тема – история наиболее известных и значительных музыкантов, продюсеров и других людей, как-то повлиявших на развитие музыкальной индустрии – в частности, на рок-н-ролл. Музейный комплекс является частью недавно обновленной Северной Пристани.
Исполнители включаются в Зал Славы на ежегодной церемонии, которая традиционно проходит в Нью-Йоркском отеле «Уолдорф-Астория». Первая церемония прошла 23-го января 1986-го; тогда в зал были приняты Чак Берри, Джеймс Браун, Рэй Чарльз, Сэм Кук, Элвис Пресли, братья Эверли, Бадди Холи, Джерри Ли Льюис, Литтл Ричард и Фэтс Домино. На данный момент группы и исполнители могут претендовать на место в Зале через двадцать пять лет после выхода своего первого альбома. Номинанты должны показать существенную значимость своего творчества в рамках всемирной истории рок-н-ролла. На данный момент существуют четыре категории – “Исполнители”, “Не-исполнители”, “Классики” и “Оркестрант”. К категории “Исполнители” относят певцов, музыкантов, вокальные и инструментальные группы. Особый комитет из специалистов по истории музыки выбирает имена, после чего список обрабатывается примерно сотней экспертов – академиками, журналистами и продюсерами. Те, кто получил больше половины голосов, проходят в финал; пятеро из них входят в Зал Славы.
В категории “Классики” награждаются те, кто повлиял на становление современной музыки на ранних её этапах – Хэнк Уильямс, Луи Армстронг и иже с ними. С 2000-го в эту категорию не подавался никто, пока в 2009-ом комитет не выбрал певицу Ванду Джексон.
К “Не-исполнителям” относятся те, кто в основном работает вне сцены – исполнительные директоры звукозаписывающих студий, поэты-песенники, продюсеры, ди-джеи, агенты и музыкальные журналисты. Категория в последнее время пополняется достаточно стабильно. Категория “Оркестранты” создана для ветеранов классических групп; сюда отбор производится большим комитетом, состоящим в основном из продюсеров. Категорию придумали в 2000-ом, отменили в 2004-ом и вновь вернули в 2008-ом году.
Следует отметить, что обычные фанаты не особо обращают свое внимание как на существующие категории, так и на зал в целом.
С 2009-го церемония включения в Зал Славы будет проходить в Кливленде.

Залом славы рок-н-ролла в свое время были признаны:

1987 - Aretha Franklin, B.B.King, Smokey Robinson
1988 - The Beach Boys, The Beatles, Bob Dylan
1989 - The Rolling Stones, Stevie Wonder,
1993 - Creedence Clearwater Revival, The Doors
1994 - Elton John, John Lennon, Bob Marley, Rod Stewart
1995 - Janis Joplin, Neil Young,Led Zeppelin, Frank Zappa
1996 - David Bowie, Pink Floyd
1997 –Bee Gees, The Rascals
1998- Eagles, The Mamas & the Papas, Santana
1999 - Billy Joel, Paul McCartney, Bruce Springsteen
2000 - Eric Clapton; Earth, Wind & Fire
2001 - Aerosmith, Queen, Paul Simon
2003 - AC/DC, The Police
2004 - Jackson Browne, George Harrison, Prince, ZZ Top
2005 - Buddy Guy, U2
2006 - Black Sabbath, Sex Pistols
2007 - Grandmaster Flash and The Furious Five, R.E.M., Van Halen. (прим. впервые в истории музыки в Зал славы был введен хип-хоп коллектив).
2008 – Madonna
2009 – Metallica, Run D.M.C., Jeff Beck

19 января 1994 года - в Нью-Йорке, в отеле "Waldorf-Astoria" Пол вводит Джона в "Зал славы рок-н-ролла" в качестве сольного артиста. (Если вы помните, ранее Джон отметился здесь как участник Битлз. Причем он стал вторым человеком в истории, кому посчастливилось снова оказаться здесь. Пальма первенства принадлежит Клайду Макфатеру, участнику легендарной группы Drifters.) За Леннона из рук Маккартни награду получала Йоко Оно. Подлинной сенсацией стало то, что во время церемонии Пол и Йоко прилюдно обнимались и целовались. (Хотя, как показало время, это было лишь временное перемирие...) Здесь же Йоко передала Полу пленку с несколькими незаконченными песнями Леннона: Free as a Bird, Real Love, Grow Old With Me и Now and Than. До этого между ними уже была достигнута договоренность, что экс-бит-лы поработают над песнями, чтобы впоследствии издать их в рамках проекта "Антология Битлз". Пока же на пресс-конференции, последовавшей после церемонии, Пол объявляет, что в следующем месяце он вместе с Джорджем и Ринго будет записываться в студии.

P.S. Во время торжественной церемонии Пол зачитал письмо, которое он написал Джону по поводу столь знаменательного события. Оно показалось мне весьма любопытным, поэтому я и предлагаю его вашему вниманию.

Дорогой Джон!
Я помню, когда мы впервые встретились в Вултоне, на деревенской ярмарке. Это был прекрасный летний день, и, прогуливаясь, я вдруг увидел тебя на сцене. Ты пел Come Go With Me из репертуара группы Del-Virgins. Было видно, что ты не знал всех слов, но зато выдумывал их прямо на ходу. Например, ты вставил в песню строчку "Come go with me to the penitentiary", которой не было в оригинальном тексте.
Я помню, как мы писали нашу первую совместную песню. Мы пришли ко мне, в дом моего папы, и закурили чай сорта "ty-phoo" из трубки, которую мой папа держал в длинном ящике своего стола. Это, конечно, не слишком стимулировало нас, но мы продолжили писать и дальше, так как хотели стать знаменитыми.
Я помню, как мы ходили домой к твоей маме, Джулии, которая была очень милой и очаровательной женщиной. У нее были длинные рыжие волосы, и она играла на банджо. Позже мне пришлось показывать тебе гитарные аккорды, потому что ты брал их как на банджо.
На свое совершеннолетие ты получил целых 100 фунтов от одной из своих богатых родственниц из Эдинбурга. Мы решили, что на эти деньги поедем путешествовать в Испанию. И автостопом двинулись из Ливерпуля, хотя так и не добрались дальше Парижа, где решили остановиться на недельку. Кстати, там один парень по имени Юрген забавно подстриг нас, и впоследствии эта стрижка стала называться "прической Битлз".
Я помню, как познакомил тебя с моим другом Джорджем, с которым я учился в школе. Он вошел в группу, после того как сыграл Raunchy на втором этаже автобуса, на котором мы ехали. Джордж тебя впечатлил. И затем мы встретили Ринго, который также был профессионалом. (Правда, у него была борода, которую ему пришлось сбрить!)
Потом мы получили ангажемент в клубе "Cavern" в Ливерпуле, который официально считался блюзовым клубом. Мы не знали ни одного блюзового номера. Мы, конечно, любили блюзы, но не знали ни одного стандарта. И поэтому мы говорили: "Леди и джентльмены, это знаменитый номер из репертуара Бига Билла Брунзи, который называется Прощай, маленькая Сюзи. Нам тут же посылали маленькие записочки из зала: "Это не блюз, а поп!" Но мы гнули свое.
И затем был наш первый тур. Точнее, в большой концертной программе у нас было свое время. Нашего антрепрепера звали Ларри Парнс. Я помню, как все мы специально изменили свои имена. Я стал называться Пол Рамон, Джордж превратился в Карла Харрисона. И хотя нынче люди думают, что ты остался при своем прежнем имени, я-то отлично помню, что ты был тогда Долговязым Джоном Сильвером (ну вот, разбил очередной миф о тебе!).
Итак, мы ездили на гастроли в фургоне, и однажды ночью случилось так, что в машине разбилось лобовое стекло. Было очень холодно. Мы возвращались в Ливерпуль в кабине и, помню, легли друг на друга, чтобы согреться, образовав своеобразный сэндвич. Тогда мы хорошенько узнали друг друга. Это были деньки, которые позволили проверить, кто ты есть на самом деле.
Далее был Гамбург, где мы встретили наших любимцев: Литтл Ричарда и Джона Винсента... Я помню, Литтл Ричард пригласил нас к себе в отель. Он взглянул на кольцо на мизинце у Ринго и сказал: "Мне нравится это кольцо. Кстати, у меня есть похожее, и я могу тебе его подарить". И мы пошли к нему в гостиницу (но колечко, он, правда, зажал).
А однажды, помню, мы с Джином Винсентом дошли до его гостиничного номера. И все было прекрасно до того момента, пока он не вытащил пистолет... Мы сразу же сказали: "Гм, нам, пожалуй, пора, Джин, мы пойдем". И кубарем выкатились оттуда.
И затем были Штаты – Нью-Йорк, где мы встретились с Филом Спектром, Ronettes, Supremes, нашими героями (и героинями).
И затем, позже, одним замечательным вечером в Лос-Анджелесе мы повстречались с Элвисом Пресли. Мы видели его в домашней обстановке. Это был первый человек, у которого я увидел телевизионный пульт. Он был настоящим героем.
И затем – Эд Сэлливан. Если когда-то мы мечтали о славе, то теперь она действительно пришла к нам. Представьте, мы запросто встретились с Митси Гэйнор в Майами!
Позже мы записывались на студии "Abbey Road". Я до сих пор помню, как мы работали над песней Love Me Do. До этого ее пел ты, но во время записи Джордж Мартин сказал: "Пусть ее споет Пол". Ведь ты играл на гармошке, а одновременно петь и играть не получалось. Я до сих пор помню этот денек: ты дудишь, а я пою "Love Me Doo-оо". Я очень нервничал!
А еще я помню, как записывал вокал для песни Kansas City, и у меня ничего не получалось, потому что чертовски трудно петь песни такого рода. Все время приходилось буквально кричать, что есть мочи. Так вот ты спустился из контрольной рубки, отвел меня в сторонку и сказал: "Ты можешь сделать это. Тут нужно чуток повопить, и тебе это по плечу!" Спасибо за поддержку. У меня действительно тогда все получилось!
Я также помню, как мы вместе писали песню Day in the Life. И как мы понимающе посмотрели друг на друга, когда решили вставить туда строчку: "Мне нравится заводить тебя". Мы-то знали, о чем это.
После этого появилась девушка по имени Йоко. Йоко Оно.
Однажды она пришла ко мне домой. В тот день у меня отмечал свой день рождения Джон Кэйдж. И она сказала, что хочет собрать рукописные пожелания для него от разных композиторов, и чтобы что-нибудь написали и мы. Я сказал: "Я подпишу, но к Джону ты уж подойди сама". И она последовала моему совету...
После этого я сделал несколько авангардных записей на "Аппарате Бренелла". И однажды ночью ты тоже решил сделать нечто подобное. В результате получился альбом Two Virgins. (Однако обложку, на которой ты снялся голышом, ты снимал сам – без моей помощи!)
И затем много времени спустя мы как-то разговаривали по телефону. Мне приятно, что после всех наших деловых дрязг мы снова обрели друг друга. Ты рассказывал мне о том, как готовил хлеб. И как ты играл со своим маленьким сыном Шоном. Это было замечательно для меня, потому что нечто похожее переживал в это же время и я.
И теперь годы спустя мы здесь.
Все эти люди собрались тут, чтобы поблагодарить тебя за все, что ты сделал для всех нас.
Это письмо написано с любовью твоим другом, Полом.
Джон Леннон, ты сделал это!
Сегодня ночью ты в "Зале славы рок-н-ролла".
Благослови тебя Господь.
Пол.